Автор: Яна Вагнер, писатель, автор романов «Вонгозеро» и «Живые люди»
Все книги Яны Вагнер на OZON
Все книги Яны Вагнер на ЛитРес
Фотография Alicja Rodzik
У меня был хороший слух, я легко вставала на мостик, быстро бегала, писала без ошибок и за ночь учила стихи. Но советская школа безжалостна.
Даже если ты мамина радость, умный малыш и любимый ребенок, школа подойдет поближе, цокая когтями, и нависнет. И прищурится. И найдет, на чем тебя подловить. В принципе, у нее полно времени — десять лет. Хотя обычно она справляется в первые года три, пока ты мягкий.
Меня поймали почти сразу, в третьем классе. Что-то такое было затеяно про дружбу народов, и мне поручили нарисовать Узбекистан. А мы, такое дело, с мамой плохо рисуем. И я принесла нашу беспомощную фигню. То есть, я помню очень отчетливо, что там было нарисовано, но не буду вам рассказывать, потому что (я знаю, это смешно) до сих пор не хочу об этом говорить. Спустя тридцать примерно лет это все еще болезненное и стыдное воспоминание.
Словом, я принесла дурацкий рисунок на двух склеенных листах из альбома для рисования. Такие были, помните, пористые. И рисунок этот был плох. Да что там, он был жалок. А до этого я, честное слово, была молодец. Умненькая. Всё отбивала.
А тут школе подфартило. Я еще только привстала за партой, еще выпутывала дурацкий рисуночек из двух пакетов, которыми мы с мамой накануне аккуратно укутывали наш убогий вклад в дело мира, а вокруг меня уже дрожали от радости крашеные стены, волновались портреты классиков, вибрировал воздух, жадно дышали форточки — попалась! попалась!
Учительница, кстати, была ни при чем. Молодая, лет, может быть, двадцати шести, ничья еще не жена и не мать, а следовательно — без сердца. Разве была у нее свободная воля в этом адском месте, в этом зиккурате?
Это школа вошла в юную мою первую учительницу через затылок. Через глаза и уши. Школа захватила контроль над ее нервной системой. Подергала пальцами. Моргнула веками. А потом схватила мой убогий рисунок, подняла его над головой и потрясла, и пригласила весь класс посмеяться.
И нельзя сказать, кстати, что я не боролась. Я потом переехала, сменила школу, выучила английский, отрезала двадцать сантиметров от синей школьной юбки. Вызывающе красила глаза, вышла замуж в девятнадцать лет.
Мне в октябре будет сорок один. Я вообще довольно красивая, меня любит Дима, у нас прекрасные друзья, и я написала две книжки, я посадила клевер и туи, и еще пеку очень вкусный хлеб.
Но раза два в год мне обязательно снится, что я жалкий восьмилетний дрищ, который попался на том, что не умеет рисовать. Подставился. Дал слабину. И во сне лицо мое — горячее, раскаленное, весит примерно двадцать килограммов. И, натурально, сейчас я под весом собственного лица нырну носом в нечистый школьный линолеум, и расплавлю его, и пролечу насквозь земную твердь, к австралийцам.
И мне до сих пор всегда страшно предъявлять все, что я сделала — будь то борщ, или вымытый пол, или текст. Так-то вроде нормально все, неплохо. Но любая пауза. любое отсутствие реакции — и я сразу паникую. Сразу стою с глупым рисунком в руке, и все смеются.