.
Нет, конечно, я зря просидела в сети до полпятого. Просто есть такой сорт усталости, когда переход ко сну представляется более трудоемким делом, чем сидение на кухне перед экраном ноутбука и тыканье в кнопочки. Поэтому пять часов, отведенные на сон, были у меня на вес золота.
На рассвете, за сорок минут до звонка, за те самые сладкие сорок минут, тишину мессершмитом разорвал сын Вася. Мама, я проспал. Я не думала, что переход от сна к крику может так молниеносно совершаться. Дело в том, что Вася просыпает школу примерно два раза в неделю. Дело в том, что каждый вечер, когда в двенадцать он еще не спит, я ему об этом напоминаю. Дело в том, что в школе от его пропусков все уже озверели. Дело в том, что я чувствую себя чудовищной матерью, оттого что в семь утра, умытая и сияющая, я не щекочу ласково сына и не бужу его поцелуем, и на столе при этом не стоит золотистая гора оладьев. Дело в том, что я зверски хочу спать. Дело в том, что я не буду ему писать вральную записку из принципа.
В перерывах между криками, набирая воздуху для нового витка, я успеваю побыть немножко менеджером. И предлагаю ему зайти по дороге в школу в травмпункт за справкой, поскольку вчера он удачно потянул ахиллово сухожилие. Это спасет его от неизбежного гнева школьной общественности.
Вася, окрыленной идеей, идет одеваться. Мне остается доспать 32 минуты.
В дело вступает Миша. Он ложится животом поперек меня и начинает раскачиваться. «мама, это качельки!» Да, детка, охрипшим голосом говорю я, пойди, детка, посмотри пока красивую книжечку у себя в комнате и дай маме немножко поспать. Миша удаляется.
Вася, чувствующий, что гроза почти миновала, расчувствованно говорит Мише: Миша, ты не мешай маме, пойди посмотри мультфильм. Через минуту посреди кухни вырастает моя грозная тень в ночной рубашке.
— Зачем ты это сказал? — срашиваю я у Васи, и в этот момент Миша начинает безнадежно реветь, потому что если раньше он и не помышлял о таком вопиющем нарушении всех правил, как просмотр мультфильма в пижаме с нечищенными зубами с утра пораньше, то теперь-то надежда успела мелькнуть и рухнуть.
— Я не знал, я хотел как лучше!
Крышу у меня сносит окончательно. Я уже не помню, что я говорю бедному Васе, и какие грехи поминаю. Все это сопровождается оглушительным Мишиным ревом.
Вася выкатывается на лестницу.
Я закрываю дверь и смотрю на всхлипывающего Мишу. До звонка будильника 15 минут. Боюсь, мне нынче не уснуть.
Как собирают разбросанные камни? Усаживают ревущего детку себе на колени. Говорят ему о том, как все рассердились и расстроились сегодня, и как это неприятно. И что мама кричала на Васю, потому что… потому что никакого объяснения придумать нельзя. «И плакать тоже неприятно» — говорит мне Миша. И я умываю его и даю ему шоколадных хлопьев с молоком…
Потом я сажусь писать письмо Васе на его электронный адрес. О том, что мне стыдно за все, что я ему наговорила. Что это я сама себе в первую очередь говорила. И что моя реакция была неадекватной. И еще о том, что я беспокоюсь о нем, и что люблю его, и что пока невозможно изменить мою жизнь так, чтобы не уставать до такой степени, но что мы постараемся беречь друг друга. И что мы что-нибудь придумаем, чтобы он научился вставать утром вовремя.
Звонит будильник. С добрым утром. Меня зовут Ольга, я работаю менеджером, я не замужем, у меня двое детей.
Ольга Прохорова, процессуальный терапевт, литератор, мама и бабушка (с момента написание этого текста прошло уже 12 лет)
Фотография Pablo Riquelme