АВТОР: НАРИНЭ АБГАРЯН , ПИСАТЕЛЬ
В Москве книги Наринэ можно купить: в книжном магазине «Москва» / в Московском Доме Книги / в «Библио-Глобусе» на Мясницкой, США: здесь Великобритания: Книжный магазин «Русский мир», Украина: Книгоград и Букшоп Беларусь: oz.by Имеется в наличии в следующих интернет-магазинах: www.ozon.ru / www.labirint.ru Электронные книги и аудиокниги можно взять здесь
Фотография Josefina Morando
Манюня приезжает в пионерлагерь «Колагир», или Сюзанна, товарищ Маргарита и другие. Часть 3
Ба не горела желанием отправлять нас в «Колагир».
— Знаю я эти пионерлагеря, — бурчала она,- кормят из рук вон плохо, антисанитария, вожатые разбалбесы и два слова связать не умеют. Но замученные нашими выходками родители были очень даже за, чтобы мы съездили в лагерь. -Пусть и вожатым будет плохо,- злорадствовал дядя Миша. — Сделаем небольшой косметический ремонт в детской,- радовалась мама. -Отдохнём!- припечатывал папа.
Если у родителей и были какие-то сомнения, то их безжалостным образом развеяла Каринка. Погожим майским днём, пока папа с дядей Мишей нанизывали на шампуры мясо, а мама с Ба накрывали стол для пикника, сестра решила скрасить томительные минуты ожидания очередным актом вандализма и крест-накрест раскроила водительское сиденье папиной копейки. Консервным ножом. «Хотелось узнать – пружины там или опилки»,- орала она, пока мама выкручивала ей уши.
— Лагерь так лагерь,- сдала бастионы Ба, опасливо косясь на папино дёргающееся веко. -Вот и славно,- обрадовался дядя Миша,- а пока Маня будет в лагере, ты можешь съездить в Новороссийск, к Фае. Она давно зазывает тебя в гости, но ты никак не выберешься.
И наступили лихорадочные времена. Мы пребывали в радостном ожидании отдыха, мама придумывала, в какой цвет перекрасить стены в детской (нужно, чтобы успокаивающий и одновременно немаркий), а Ба, приговаривая «не поеду же я без подарков к Фае которая Жмайлик», шантажировала геенной огненной несчастного товароведа городского универмага.
Папа скорбно высчитывал, во сколько ему обойдутся новая обивка для сиденья и ремонт детской. -Вылечу в трубу,- долетали до нас его горестные стенания. -Обязательно выкрутимся,- не сдавалась мама.
А с дядимишиного лица не сходила улыбка счастья. Все, конечно, отлично понимали, чему он радуется, но скромно об этом молчали. Кроме Ба, разумеется.
-Приведёшь хоть одну свою козу в мой дом – и тебе несдобровать, ясно?- грохотала она. -Мам, ну с чего ты это взяла? -Я сказала, а ты меня слышал. Если нога хоть одной твой чучундры ступит на порог моего дома, я устрою тебе такой скандал, что мало не покажется. И предупреждаю сразу – Валя будет приглядывать за тобой. И за домом!
Соседку Валю в своё время коварно бросил муж, сбежав от неё аж в далёкий Казахстан. Он нашёл себе там тихую и покладистую русскую женщину, и возвращаться домой отказался напрочь. Имея такую трагическую историю в анамнезе, тётя Валя отрицательно относилась ко всяким блудливым мужчинам, и, на всякий случай не доверяла разведённым и холостякам. Дядю Мишу она нежно любила, но между дружбой с Ба и хорошим отношением к её сыну благоразумно выбирала первое.
-Мы ещё посмотрим, чья возьмёт,- ворчал себе под нос дядя Миша. -Ты что-то сказал, Мойше?- сдвигала очки на кончик носа Ба. -Говорю – как скажешь! -То-то!
Так как сиденье копейки было основательно раскурочено, отвезти нас в пионерлагерь должен был дядя Миша. Но в день Х на релейный завод нагрянула высокая комиссия из Еревана и порушила все наши планы. Целый день гости из столицы бесцельно шатались по заводу, мешая людям работать, а вечером потребовали хлеба и зрелищ. И дяде Мише ничего не оставалось, как забить Васю тутовкой и отвезти комиссию на рыбалку. А потом ещё проводить реанимационные мероприятия, приводя в чувство выросших на «Пшеничной» неискушённых ереванских гостей.
Вот так мы потеряли один день драгоценного отдыха, а папе пришлось, отпросившись с работы, самому отвозить нас в пионерлагерь.
Утром он выкатил Генриэтту из гаража, залез в салон и несколько раз со всей силы надавил на раскуроченное сиденье кулаками, провоцируя его на несанкционированный выброс пружины. Затем поднялся домой и какое-то время приноравливался то к круглой разделочной доске, то к подносу из нержавейки. Но мама сказала, что на жёстком он далеко не уедет, и вручила сборник задач по челюстно-лицевой хирургии, сорок две страницы нетто. «Вот так ты уважаешь мою работу»,- пробурчал папа, но спорить не стал. Прикрыл сборником сиденье, и только тогда доверил Генриетте свою, хм, филейную часть.
Настал торжественный момент расставания. Мы терпеливо выслушали бабулину коротенькую молитву «На дорогу», поцеловали Гаянэ и Сонечку, вытерли сопли о подол маминой юбки и скорбно загрузились в машину.
-Я знала, что расставаться со взрослыми очень грустно. Но чтобы и с сёстрами?- шмыгала носом я.
-Оказывается, мы их любим,- хмурилась в ответ Каринка.
Потом мы заехали за Маней. Ба, конечно, не ударила в грязь лицом и собрала внучку как в кругосветное путешествие. Чего она ей только не положила – и простеганное полупальто (от внезапных летних морозов), и вязаные носки (а вдруг по вечерам там холодно), и резиновые сапожки (от наводнения?- полюбопытствовал папа, предварительно отодвинувшись на безопасное расстояние). Ну и по мелочи – лёгкую шапку, куртку, несколько пар тёплых колготок, вязаный жилет, две наглухо застёгивающиеся кофты и три водолазки.
— Роза, ты думаешь, что за те три недели, которые они проведут в лагере, у них случится трескучий мороз и небольшой локальный потоп?- полюбопытствовал папа, забивая багажник вещами Мани.- А это что такое?- навострил он уши, когда из одной сумки раздался характерный стеклянный перезвон.
— Ничего такого,- забегала глазами Ба,- там банка с баклажанной икрой. Дети её очень любят.
— Одна банка не может сама по себе греметь!- папа заглянул в сумку и присвистнул.- Роза, в погребе хоть что-нибудь осталось?
— Юрик,- заполыхала Ба,- ты меня лучше не доводи, ясно? Я и так вся на нервах. А будешь упорствовать – поеду с вами!
— Тогда не поеду я! Только этого не хватало, чтобы ты выступила там в обычной своей манере и переполошила весь лагерь. Мы уедем, а детям всю смену расхлёбывать испортившееся настроение вожатых!
Ба хмыкнула, но промолчала. Крыть ей было нечем. Прошлой осенью я загремела в республиканскую детскую больницу с тяжёлым отитом. Так как Сонечка болела и без мамы сильно капризничала, поехать со мной и папой в Ереван вызвалась Ба. Она стоически вытерпела шестичасовую поездку в один конец, и всю дорогу массировала мне ноющее ухо. В приёмной больницы ей не понравилось, как долго оформляют документы, и Ба устроила такой грандиозный скандал, что у меня от испуга прошла боль в ухе. Потом, круша все преграды на своём пути, она поднялась наверх, проинспектировала мою палату, призвала к ноге сестру — хозяйку и потребовала заменить матрас на новый. Далее она заглянула на кухню, провела пальцем по вымытым тарелкам и порвала в клочья посудомойку. Ушла, пригрозив главврачу судом и Магаданской областью, «если хоть один волос упадёт с головы моей девочки!» И отцу пришлось в спешном порядке коньяком и конфетами заглаживать вину перед всполошенным медперсоналом. «Тёща, что с неё взять»,- скорбно шептал он. «Ааааа»,- понимающе кивал в ответ медперсонал.
Вот почему папа был против, чтобы Ба поехала сегодня в «Колагир». Впрочем, если бы она вознамерилась туда ехать, то никто её бы не остановил. Просто впереди была поездка в Новороссийск, время поджимало, и она лихорадочно собиралась в путь-дорогу – складывала вещи, набивала холодильник продуктами, подготавливала дом к осадному положению – уверенности, что ни одна дядимишина чучундра не ступит на порог, у неё не было.
Мы обступили Ба и ткнулись лбами ей в живот. Она смахнула слезу, расцеловала меня с Каринкой, а потом крепко прижала к себе внучку. Манька мигом посинела.
— Баааа!- захрипела она. -Ведите себя хорошо, ясно?- прогрохотала Ба. -Ясно,- пискнула мы и нырнули в машину. -Юрик, я тебе детей доверила! -Не волнуйся, Роза, всё сделаю в лучшем виде.
Папа ещё раз потыкал в сиденье кулаками, осторожно сел, победно бибикнул и тронулся в путь. Пока Манин дом не скрылся за поворотом, мы оборачивались, чтобы посмотреть, ушла Ба или нет. Она стояла возле калитки, обмахивалась подолом фартука и глядела нам вслед. По щекам текли крупные слёзы, вьющиеся волосы стояли надо лбом непокорным нимбом.
— Я и не знала, что Ба умеет плакать,- покачала головой Каринка.
— Ещё как умеет, очень даже умеет. Просто скромничает,- вздохнула Манька.
— И часто она плачет?
— Никогда!
Как только выехали за город, мы с Манюней, по своему обыкновению, затянули репертуар нашего хора – пение очень помогало от укачивания. Папа с Каринкой стоически терпели наш нестройный концерт. Под «Оровел» Комитаса мы проехали село Чинари, под «Дубинушку» — Чинчин, под «Сулико» взяли крутой серпантин, с макушки которого открывался потрясающий вид на районное водохранилище, а село Арцваберд протаранили под «Бухенвальдский набат».
Люди мира на минуту встаньте,- взвывала в открытое окно я. -Тубдум-тубдум-тубдум,- изображала барабанную дробь Манька. -Вы хоть орите потише,- ругалась на нас Каринка и глядела в другое окно с таким лицом, будто знать нас не знает.
Но мы не обращали на неё внимания и драли глотки до посинения. Редкие прохожие всполошено оборачивались в сторону фырчащей копейки. Контуженный нашим пением папа сегодня был явно в ударе, и не пропустил ни одной кочки или колдобины.
-Иааа,- жалобно верещала Генриэтта, попадая колесом в очередную яму. -Гхматху,- отзывался папа, выворачивая руль.
Когда мы проезжали озеро Цили, то убавили мощность пения, а Каринка целилась из большой рогатки в кусты, в надежде убить хоть одну двухголовую змею. Но ни одной змеи мы так и не увидели – видимо они попрятались по норам и переваривали проглоченных за ночь людей.
Лагерь находился у подножия высокого, поросшего густым ельником холма. С севера его огибала быстроногая горная речка, с юга – непроходимый лес, а с запада – небольшой яблоневый сад, за которым ухаживали дети. На этом все достоинства лагеря заканчивались. Первым, что цепляло глаз на подступах к «Колагиру», было дивное сооружение под условным названием «шлагбаум со сторожевой будкой». Будка представляла собой эдакий минималистический сарай, почему-то без крыши и одной стены. Отсутствующая стена, видимо, олицетворяла собой вход в помещение. Шлагбаумом служил корявый сухой пень, торчащий посреди проезжей части.
«Стой!!! За шлаКбаумом вход запрещён!!!»- грозно щерилась надпись со стены будки.
— Вот мы и на месте,- фальшиво-бодрым голосом возвестил папа и вылез из машины.
— Мы на месте, ура!- мы радостно высыпали следом.
К нам тут же подбежала целая толпа ребятишек.
— Новые девочки! А почему вы приехали сегодня, а не вчера?- сыпали они вопросами.- А как вас зовут? Сейчас мы позовём медсестру,- и дети побежали в сторону небольшого желтого домика. Деревянный щит, прибитый над входом в домик, гласил: «САНЧАСТЬ!!!».
— Надо же, какая у них страсть к восклицательным знакам,- подивился папа.
— Товарищ Алина, товарищ Алина, там девочки приехали, целых три штуки!- меж тем ломились в закрытую дверь домика дети.
Потерпев фиаско, они прибежали обратно:
— Её нету, она, наверное, в туалет пошла, давайте мы вам вожатую позовём, пока товарищ Алина какает.
— Хмхм, нельзя так о взрослых говорить,- проснулся в папе Ян Амос Коменский.
— А что, взрослые не какают?- дружно поинтересовались дети.
— Ну почему же, какают, конечно.
— А почему тогда нельзя об этом говорить?
Тут, к папиной радости, прибежала всполошенная молоденькая девушка, представилась товарищ Маргаритой, спросила наши имена, сверилась со списком в тетрадке, а потом сказала, что она наша вожатая, и мы будем жить в домике третьего отряда.
— Пойдём, я покажу девочкам комнату, а потом медсестра быстренько проведёт медосмотр и проверит им волосы. -Зачем? -Чтобы вошек не было. С вошками в лагерь не берём. -Бреете на проходе?- пошутил папа. -Что-то типа того,- засмеялась товарищ Маргарита.
Она повела нас к небольшому одноэтажному домику.
— Таких домов на территории лагеря ровно десять. В каждом домике – по две комнаты, большая рассчитана на десять детей, а маленькая комнатка для вожатого. Лагерь строился таким образом, чтобы во время войны с империалистическими странами быстро превратить его в военную часть,- с гордостью рассказывала товарищ Маргарита.- Домики легко можно переоборудовать в казармы, справа, там, где проводим утренние и вечерние линейки, тренировочный плац, а местоположение лагеря такое, что артиллерийским огнём его не накрыть.
— Бомбоубежище имеется?- иронически улыбнулся папа.
Товарищ Маргарита посуровела лицом:
— Кстати, начальник лагеря Гарегин Сергеевич – подполковник в отставке!
Как только Манька услышала про войну с империалистическими странами, она тут же втянула пузо, собрала губы в куриную жопку и строго глянула на меня – слышишь?
Я мелко затряслась в ответ. Судьба нашей родины, со всех сторон окружённой враждебными империалистическими странами, не давала нам покоя. Каждая из нас была готова хоть завтра на войну – защищать единственную державу в мире, которая ратует за свободу, братство и равноправие с угнетёнными неграми Южной Луизианы.
Меж тем товарищ Маргарита, задетая папиным ироническим тоном, не на шутку разошлась.
— Вы не смотрите, что домики кажутся хлипкими. Они выдерживают ударную волну любой силы,- и она несколько раз постучала кулаком по стене возле входа. Со стены тут же отвалился большой кусок штукатурки и шмякнулся ей под ноги. -Показывайте лучше комнату девочек,- вздохнул папа.
В комнате девочек немилосердно пахло краской. Дощатые полы радовали глаз кумачовыми негустыми мазками поверх прошлогоднего зелёного, в широкие щели между досками кое-где пробивалась трава. Вдоль стен стояли железные кровати с панцирной сеткой, на «незанятых» свёрнутым рулоном лежали матрасы и топорщащиеся перьями кусачие подушки. Остальные кровати были застелены зелёными пледами. В углу комнаты стояла одинокая ветхая тумбочка.
— Ура, тумбочка,- обрадовалась Манька и дёрнула за дверцу. Дверца со скрипом отошла от петель и осталась у неё в руках. -Нужно осторожнее,- назидательно выговорила товарищ Маргарита и прислонила дверцу обратно к тумбочке,- это одна тумбочка на всех, хранить здесь будете мыло, зубные щётки и пасту.
Я расстелила матрас и села на кровать. Сетка, убийственно скрипнув, повисла гамаком. Я надавила сильнее и нащупала попой пол.
— Кровати старые, да,- потупилась вожатая,- зато полы свежеокрашенные.
— Это мы уже заметили,- вздохнул папа.
Дальнейшая беглая экскурсия по лагерю ввергла отца в ужас. Чтобы помыть руки, нужно было отстоять большую очередь к трём рукомойникам, прибитым к стене столовой. Туалет девочек представлял собой насквозь продуваемое деревянное сооружение с пятью отверстиями в полу. За тонкой стенкой в многочисленные щели находился туалет мальчиков. Над дырами в полу, отчаянно жужжа, летали зелёные толстые мухи и пчёлы. По углам, выедая глаза, смердели кучки хлорки.
— А где моются дети?- взвыл папа.
— Там,- махнула рукой в сторону леса товарищ Маргарита.
— Где там?- удивился папа.
— Баня находится в лесу. Каких-то минут двадцать ходьбы от лагеря. Она хорошая, каменная. Топят раз в неделю, углём. Дети моются и устраивают небольшую постирушку.
Папа несколько секунд сверлил переносицу товарищ Маргариты немигающим взглядом.
— Из каких таких стратегических соображений баню построили в глухом лесу? Чтобы шпионы не вычислили, где моются советские солдаты?
— Это не баня, это котельная,- вздохнула товарищ Маргарита и зачастила шёпотом,- сдаётся мне, про баню они совсем забыли, а потом спохватились и сделали пристройку. Вы не волнуйтесь, тут речка рядом, дети ежедневно будут купаться.
Потом папа велел нам дожидаться в комнате и пошёл здороваться с начальником лагеря Гарегином Сергеевичем. Мы за это время перезнакомились со всеми девочками из нашей комнаты. Особенно нас впечатлила девочка Сюзанна из города Кировакан. Она рассказала, что как только отучится в школе, их семья переедет в Лосанжлёс.
— А что такое Лосанжлёс?
— Это город в Америке. Там мой дядя живёт.
— Наша Каринка тоже поедет в Америку,- похвасталась я.
— Только мотоцикл куплю и всё,- засопела сестра.
Сюзанна подняла свой матрас и продемонстрировала нам какие-то зелёные штучки.
— Это что?- вылупились мы.
— Это бананы. Папа достал. Неужели ни разу не ели?
— Неа.
— Они созреют, и я вас угощу.
— А мы тебя баклажанной икрой угостим,- растрогалась Маня.
— И бутербродами с колбасой, нам мама с собой положила,- сказала я.
Потом пришла медсестра товарищ Алина и повела нас на медосмотр. Вошек, к счастью, она у нас не обнаружила, зато измерила рост и взвесила каждую на больших весах. Мы, затаив дыхание, наблюдали, как она длинным алым ногтём передвигает туда-сюда маленькие гири и записывает наши данные в отдельную тетрадку.
— Росту в девочке метр шестьдесят пять, а весит всего тридцать восемь кило. Непорядок, будем откармливать,- доложилась она папе.
— Не надо,- пискнула я.
— Надо!
— А как тут кормят?- поинтересовался папа.
— Хорошо кормят,- зачастила товарищ Алина,- вчера на ужин была манная каша на воде. Но с маслом. И чай с бутербродом. Хлеба много, не волнуйтесь, дети растащили его по комнатам и доели ночью.
У папы сделалось такое лицо, словно он оставляет нас в плену врага. Он взял медсестру под локоток, подвёл к своей копейке, потыкал пальцем в крест на лобовом стекле. Следом зачем-то продемонстрировал ей аптечку и бегло рассказал, для чего предназначен каждый препарат.
— Я врач, понимаете?- глядел он проникновенно в глаза товарищ Алине. Папа, видимо, решил, что ситуацию спасёт цеховая солидарность и сделал акцент на общей с медсестрой профессии. -Понимаю,- кивала медсестра. -А это мои дочки,- он широким жестом показал на нас. -Все? -Все! Товарищ Алина громко сглотнула. -И Шац? -И Шац,- не дрогнул папа. -У вас фамилии разные,- проблеяла медсестра. -Она дочь моего брата! -Двоюродного? -Родного! Медсестра отошла от отца на безопасное расстояние. -Вы не волнуйтесь, всё будет хорошо. В штабной комнате есть телефон, дети бесплатно будут звонить вам, так что вы всегда будете в курсе, что с ними происходит.
Папа перетащил наши вещи в комнату, затолкал чемоданы под кровати, расцеловал каждую, вручил мне пять рублей.
— Зачем?
— На всякий случай. Ведите себя хорошо, ясно?
— Ясно.
— Каринэ, я в первую очередь тебе это говорю. Ясно???? — выпучился папа.
— Ясно!
Мы пошли провожать его до машины.
— Можно я с вами?- спросила Сюзанна.
— Конечно можно.
По дороге она рассказала, что в лагере живут большущие, воооот такенные комары, и поэтому все дети чешутся от их укусов. И продемонстрировала свои расчёсанные до крови ноги и руки, а потом задрала кофту и показала искусанный тощий живот.
— Это они от голода бесились,- утешил её папа,- вчера уже наелись, может, сегодня не будут кусаться.
— Да?- расстроилась Сюзанна.- А мы хотели достать где-нибудь спички и прижечь несколько комаров. Чтобы им неповадно было.
Мы радостно переглянулись. Сюзанна нам определённо нравилась.
— Никаких спичек, я ясно говорю?- рассердился папа.
— Аха,- закивали мы.
— Я поехал.
— Аха.
— Ведите себя хорошо.
— Аха.
-Е сли что — звоните.
Мы хотели в четвёртый раз сказать «аха», но тут раздался душераздирающий, немилосердно скрежещущий звук. Он пронзил нас в самую душу, и пригвоздил к земле.
Так мог трубить только рог судьбы, поднимая на последний бой всё живое против неживого. Так могла звучать огромная, величиной с наш город грампластинка, если пальцем надавить на мембрану.
— Это что такое?- подпрыгнули мы.
— Это наш горнист. Зазывает отряды на обед,- объяснила Сюзанна.
— А чего так громко?
— Он в рупор дудит. Побежали!
— Куда?
— На плац. Нужно построиться в отряды, чтобы маршируя, идти в столовую.
Мы обернулись к папе.
Жигулёнок, прощально бибикнув, попятился от нас прочь.
— Ииииииии, — завизжали мы, и, взявшись за руки, побежали к плацу.
Взрослая жизнь в пионерлагере началась.