Вчера я ходила с сыном кататься с горки.
Не стоять коршуном на горе.
Не надрывать голос: отходи скорее! Ты чё не видишь, другие едут?!
Не топтаться на месте, пытаясь почувствовать пальцы ног.
Не поглядывать попеременно то на часы, то на луну.
А прям вот кататься.
Чтобы паровозиком. Связывая ватрушки с ледянками и взрослость с детством.
Чтобы кучей малой и с переворачиваниями, когда лицом в сугроб и кто-то по тебе сверху.
Чтобы с ветром, и с визгом, и со снегом в рот. И пусть мне потом расскажут про неминуемую ангину. А я всё равно буду визжать. Прямо с самого начала, даже когда ещё не поехали.
Чтобы со всеми трамплинами, и ухабами, и отбитым копчиком.
Чтобы с красными щеками и насквозь промокшими варежками. Да-да, насквозь промокшими непромокаемыми варежками.
Чтобы бегом в горку, кто скорее. А потом «угнать» у сына ледянку и съехать самой, а он за тобой на попе с криком: МАМА! ЭТО МОЯ ЛЕДЯНКА! ОТДАЙ!
Чтобы упасть звездой, раскинув руки, ноги, мысли, чувства. Лежать и смотреть на тёмное низкое небо, исчерченное ветвями берёз.
Чтобы чужие дети не выдерживали и просились:
— А можно с вами?
А ты смеёшься:
— Конечно, можно! Матвей, смотри, у нас новый вагончик!
И узнаешь, что новый вагончик тоже зовут Матвеем, и будешь сидеть между этими двумя вагончиками-тезками и загадывать желание. Пусть жизнь почаще будет вот такой. Такой, как этот вечер. Весёлой, сумбурной и немножечко сумасшедшей. Наполненной смехом. И слезами от смеха.
Или от ветра.
Или просто от счастья.