Я глубоко убеждена, что характер человека в нем заложен с рождения практически полностью и с возрастом не меняется. То есть внешне изменений происходит очень много, но они все приспособленческие, типа косметики или выработанных механизмов защиты, а в корне не меняется ничего. В ребёнке ещё ничего этого, жизнью выстраданного, нет — можно наблюдать чистый характер, без примесей, и меня бесконечно трогает мысль, что так будет всегда, просто он научится это скрывать или маскировать.
Например. Все мои дети в своё время, чуть что не по ним, бросались на пол (или асфальт) и бились там в корчах. А это ж больно. Ну со всей силы башкой об асфальт, в состоянии аффекта. Взрослый бы расшибся, а дети — ну маленькие. Но больно все равно. Так вот. Каждый из них — кто быстрее соображал, кто дольше — но каждый со временем кидался оземь чуть медленнее, хитро удерживая голову на весу, потом аккуратно её опускал, и лишь затем следовали корчи, как настоящие. Я считаю это лучшей иллюстрацией того, как человек приспосабливается к жизни. Головку-то поаккуратнее опусти, да? А потом уже бейся в истерике.
Или вот обида — хороший пример. Именно так будут реагировать мои дети, когда им во взрослой жизни будут отказывать в приеме на работу, в свидании, во встрече, в интересе или просьбе. Хотя внешне они научатся говорить «спасибо за Ваше время, хорошего дня» или «конечно, я понимаю, встретимся в другой раз» (никогда). Итак, вот характер:
Адам, когда обижается, уходит в какой-нибудь угол, и оттуда, надвинув брови на подбородок вещает: ту-па-йя мама! Ненавижу эту тупую маму! ТУ-ПА-Я мама!!
Утешения или примирения не принимает, пока не отойдёт сам. Подмена Адама происходит быстро и по никому неведомым причинам. В скором времени из угла выходит какой-то другой, лучезарный и очистившийся человек, страшно радостный и любвеобильный. Как правило, от прилива чувств он сшибает кого-нибудь или разбивает нос в кровь поцелуем.
Лиран в обиде плачет. Горько и неизбывно. Утешение принимает сразу, отходит быстро, забывает бесследно.
Алёша в обиде устраивает ад. Это трудно описать, но он не унимается, пока все вокруг не начинают сходить с ума от полной безысходности. Все ссорятся на полдня-день. В доме атомный холокост. Никто ни с кем не разговаривает. Едят отдельно. Все это время Алёша мстит окружающим за обиду путём самоистязания. Например, в 50 градусную жару выключает кондиционер, не пьёт и забирается под одеяло. Утешения и примирения невозможны потому что «любая попытка контакта будет использована против вас». Но проходит полдня-день. Он голоден, измучен жаждой и безделием. Он приходит выяснить, как прекратить страдания.
— Что я должен сделать, чтобы вернуть свою жизнь?
— Ты имеешь в виду свой компьютер?
— Да.
— Ты должен вернуть свою жизнь.
— ?
— Попей воды, поешь, объясни мне тот ад, что ты устроил.
Попил, поел.
— Что ты хочешь, чтобы я объяснял?! Как мне вернуть компьютер?!
— Низко пасть и молить о прощении за устроенное безобразие
— Хорошоооооо… ты не знаешь, с кем связалась.
Уходит. Страшно.
Возвращается. Ложится на пол. Достает меч, спертый у Адама, выкладывает у себя на животе красные пластилиновые колбаски. Поливает это дело сверху кетчупом. Хрипит:
— Вот тебе мои искренние и глубокие извинения. Довольна? Теперь я умру, как настоящий идиот-индеец.
— Идиот-японец. Самураи — японцы.
— Ааааааа, хрррр, щьхфффф, э. Умер.
— Круто. Иди сюда, самурай.
Вскакивает. Пластилиновые кишки рассыпаются по полу.
— Ну как я?! Клево придумал?! Я не засмеялся! Но ведь смешно? Ну круто же? Как я придумал?!
Да обхохочешься. Алеше помогает выйти из ступора только смех. Пока он не в состоянии оборжать ситуацию, она своим драматизмом застилает весь мир, и никакие примирения невозможны, правильных слов не существует, ведь драма безмерна. В меня сынок.