Исповедь

Фотография Alicja Brodowicz

Тата говорила – ближе всех к небесам старики и дети. Старики потому, что им скоро уходить, а дети потому, что недавно пришли. Первые уже догадываются, а вторые ещё не забыли, как они пахнут, небеса.

Я была маленькая и глупенькая. Слушала вполуха, вертелась. Мне казалось – ну чего тут сложного? Небеса пахнут воздухом. Иногда тёплым, иногда колючим. Или дождём, когда идёт дождь. Или снегом. И вообще, воооон они, совсем рядом, встал на цыпочки – и прикоснулся. Когда живёшь на краю синего ущелья, это ведь совсем не сложно – дотянуться до небес.

Тата говорила – вот, мой младший брат, например. И умолкала. Я сидела рядом, теребила край рукава. Ждала, когда продолжит, но она молчала. Может, видела наперёд и не хотела меня расстраивать. А может это было всё, что она считала нужным мне рассказать. Вот, мой младший брат, например. Остальное тишина.

Таты давно уже нет, и я теперь договариваю за неё – вот, твой младший брат, например. Несчастный старик, отрёкшийся от всех, даже от собственных детей. Сумасшедший гений, запертый навсегда в себе… Договариваю-дописываю то, что она не захотела мне открыть.

Иногда я ходила за ней хвостиком. Куда она – туда и я. Молча ходила, шаг в шаг. Тата делала вид, что не замечает меня, занималась своими делами. Только рассуждала вслух. Вот, говорила, молодая невестка Анико, например. Вывесила бельё так, что сразу видно – девочка не из наших краёв. Надо ведь по ранжиру, по типу, по цвету. Тут маленькое, там большое. Тёмное ближе к веранде, светлое – подальше.

Мы стояли, одинаково прикрыв от солнца ладонью глаза, и наблюдали, как полощется на ветру бестолково развешенное невесткой Анико бельё.

Большой пират и маленький. Она и я.

Тата любила молча. Прижмёт к груди – и сразу отпускает. Целует бережно, в макушку. Называет полным именем, не сюсюкает. Смотрит в глаза. Лишь однажды отвела взгляд. Когда я спросила, выздоровеет ли она. Не захотела обманывать.

Потом, спустя много лет, она мне приснилась. Глядела исподлобья, не улыбалась. Я понимала её, не плакала, не просила прощения. Потянулась обнимать, но она сделала запрещающий жест рукой – нельзя, не сейчас. С того сна я пытаюсь простить себе ошибку, которую совершила много лет назад. Не рассказываю никому, даже сыну, молчу.

Сыночек, вот, моя жизнь, например… Остальное тишина. Догадаешься – расскажешь потом за меня.

Я давно не маленькая, и, наверное, уже не глупая. Не знаю, сколько мне отпущено дней и наступит ли когда-нибудь завтра.

Но в одном я уверена совершенно точно – небеса пахнут так, как пахли руки моей Таты.

Свежевыпеченным хлебом, сушёными яблоками и чабрецом.

Автор: Наринэ Абгарян, писательница / Фотография Alicja Brodowicz