Я пошла работать в 13 лет.
Раздавать на вокзалах газеты АиФ дочки-матери и АиФ сад и огород.
Внутри лежал листочек с подпиской. В этом была вся фишка. Человек берет газету бесплатно, читает, ему интересно, и… вуаля! внутри листочек с подпиской. Человек бросает все свои дела и стремглав несётся на почту оформлять годовую подписку. Все счастливы.
Особенно я.
Потому что за работу мне платят 50 рублей в день. Огромные деньги. Два чизбургера в Макдональдсе и мороженое «рожок».
За 50 рублей я должна 5-6 часов носиться по вокзалу и орать раненой белугой, привлекая клиентов.
Ору я хорошо. У меня глотка луженая. Поэтому я справляюсь с работой быстрее всех из нашей группки.
Группка — это ещё человек 10 подростков, которые со мной разносят товар. Из них я сейчас уже никого толком не помню. Так только, какого-то взрослого и, наверное, оттого особо красивого парня Гошу.
Гоше 17 лет. И у него есть сигареты. Это все его преимущества, но для 13-летней меня — вполне достаточно для того, чтобы почти влюбиться. И я почти влюбляюсь. Почти — это такой знак вероятности.
Я — вероятно — влюбилась бы в Гошу, если бы было время. Но на вокзале времени совсем нет. Надо работать. У автобусов, идущих на дальние маршруты. В очередях у жд кассы. В пробке на парковке.
Лето. Июль. В толстой фирменной футболке очень жарко. От выхлопных газов душно. И чешутся чёрные от типографской краски руки.
Почему я работаю?
Нет, не потому что нужны деньги. Дома у меня в материальном плане всё в порядке. И даже на два чизбургера с мороженым мне бы выдали.
Я работаю за принцип.
Свой собственный. Работаю, потому что доказываю родителям, что могу. Родителям — это я так считала. Сейчас думаю, что доказывала что-то самой себе. До сих пор доказываю. Всё никак не докажу, видимо.
За полгода до этого лета мне выделили какие-то деньги на какие-то цели. Не помню сколько и не помню, на что. Помню только, что я их протранжирила. Вечером родители кинут мне в лицо просто чудовищную по моим меркам реплику:
— Ты хоть знаешь, как эти деньги зарабатываются?! Ты ж ни рубля в жизни не заработала!
Я очень обижусь.
Ещё бы, такой несправедливости я ну никак не ожидаю. Чтоб вот ТАК, да ещё ТАКИМ тоном. Вселенская катастрофа! Затаю злобу на весь мир. И решу обязательно пойти работать.
Летом, вместо отдыха на море, вместо весёлой зарницы в пионерлагере, я буду раздавать газеты на вокзале. На следующий год я начну пытаться продавать кондиционеры. И ещё через год тоже.
В 18 лет выйду на свою первую официальную работу. И ни на один день больше никогда и ни от кого не буду зависеть финансово. Я как будто до сих пор боюсь, что мне скажут, что я транжирю чужие деньги.
Но, честно говоря, пост не про мои психотравмы.
Они меня изменили — да. Но не в худшую сторону, как мне кажется. Они просто живут вместе со мной, превращаясь с годами в моих личных тараканов. Любимых и родных. Скоро имена им давать начну.
Пост, на самом деле, о моей маме.
Причём тут мама, спросите вы.
А при том, что меня до сих пор поражает её выдержка. Готовность отпустить меня.
Отпустить, но не бросить. Станцевать на грани. Нащупать золотую середину и удержаться на ней.
Объясняю.
Итак, я такая принципиальная, объявляю ей, что этим летом в лагерь не еду и собираюсь работать.
Мама пытается меня отговорить, но вскоре понимает, что спор с подростком чреват выкидышем мозга из головы. Мама соглашается.
Мама помогает найти работу. Такую, где не кинут. Ведь на дворе 99-й год. Кризис полным ходом. Множество липовых фирм, однодневных разводиловок.
И дальше — самое интересное! В тот день, когда я впервые, гордая собой, еду на электричке в Москву на свою первую работу, мама … тайно едет за мной в соседнем вагоне.
Так и представляю её себе. Метр пятьдесят в прыжке. Завернутая в шпионский плащ. Тёмные очки. Шляпа на глаза. В ухе передатчик. Рация встроена в дужку очков.
— Первый-первый, я второй, как слышите? Приём! Объект направляется к выходу.
Не знаю, как на самом деле маскировалась мама, но я её не увидела. Я узнала спустя много лет, и то случайно.
undefined
Тогда же я спокойно иду к своей группке. Зыркаю на Гошу почти влюблённо. И…тянусь за сигаретой. Мы ждём машину с газетами на сегодня. Курим, как взрослые. Разговариваем, как взрослые. Ну в смысле, материмся через слово. Свобода!
И если мата мама слышать не может — стоит слишком далеко, — то вот не заметить сигарету невозможно. И я только сейчас начинаю понимать, какой подвиг она совершила, не подойдя ко мне в тот момент и не всадив такого хорошего леща во весь мой самодовольный фейс. Я б её поняла, чесслово.
Но мама не подошла.
И не всадила.
Мама убедилась в моей безопасности и уехала домой.
Ждать, когда я вернусь с честно заработанными, своими первыми 50-ю рублями. Радоваться вместе со мной. Гордиться. И не принюхиваться.
Я не помню, на что я тратила эти деньги. И не ведаю, что сталось с 17-летним Гошей. Я не знаю, чему меня научила та работа.
Но я точно знаю, чему меня тогда научила моя мама.
Отпускать. Но не бросать.
Искать золотую середину.
Танцевать на грани.
Спасибо, мам, я помню, я ценю… хоть и не говорю.