Она устала жить, когда ей исполнилось 88. Устала, но не сдалась. Каждый ее день наполнен смыслом: расчистить дорожку от снега, принести воды, затопить печь… Она живет полно даже в старости. Ее любовь к жизни сурова. Скорее, она любит работу, чем отдых. Пока у нее были силы, она работала столько, сколько вмещал световой день. Труд приносил ей истинную радость. Она была практична и не любила цветы. Не видела в них смысла. Лишь с возрастом смирилась с тем, что они растут в ее идеально ухоженном огороде. Глядя на них со сдержанной радостью, говорит, что жаль заполнять травой разработанную землю, которая раньше была занята овощами.
Раньше… Это было давно. Ее покосившийся от времени деревянный дом в маленькой деревне, где нет ни почты, ни школы, построен в пятидесятые годы прошлого века. Дом стоит, будто в противовес всем домам в округе, окнами на восток и юг. Тогда он был совсем новым и светлым. Муж-красавец и умный ласковый сын в то время были рядом. Хозяйство процветало. Были и корова, и свиньи, и куры, и огород, полный овощей и ягод, считавшийся соседями лучшим в деревне. Она успевала все: доить корову, кормить животных, ходить на сенокос, ухаживать за бесчисленными грядками, бесконечно носить воду из колодца, содержать дом в сверкающей чистоте… Да мало ли что еще. А еще она работала. Работа – наблюдатель поста гидрологии – требовала тщательного наблюдения за погодой. Каждый день, без выходных, она измеряла уровень, температуру и скорость течения воды в реке, количество осадков, а зимой — толщину льда и глубину снега. Толщина снега измерялась в лесу, куда она ходила на лыжах. Зимой она высыпала снег в чашу, ждала, пока он растает, а уже затем проводила измерения. Особенно много работы было весной, когда разливалась река. Данные она тщательно записывала, делала сводки и анализировала. Она пользовалась суперсовременной техникой: огромные деревянные счеты, чаша-осадкомер, термометр для воды и остро заточенный карандаш.
В семидесятые годы к ней привезли меня: годовалую девочку, ее внучку. Мои родители учились на вечернем отделении института и работали. На семейном совете было решено, что я буду жить у бабушки с дедушкой в деревне. Ей было 48, и она любила меня всей душой, находила для меня время, но ни работу в метеослужбе, ни, тем более, хозяйство не бросала. Бабушка всюду брала меня с собой и учила всему, что умела сама: выносливости, терпению, трудолюбию. Она научила меня читать, когда мне было три года. Помню, как мы, лежа на полу, выкладывали буквы из цветных карандашей, а из букв потом легко складывались слова. По вечерам я просила ее рассказывать мне сказки. Она, уставшая за день, была неразговорчива. Короткую сказку все же рассказывала, а потом давала книжку и разрешала немного почитать перед сном. Эту книжку я помню до сих пор: «Латышские сказки» в потрепанной обложке с обгрызенным мышами краем. Книга и сейчас лежит в старом доме, а я боюсь забрать ее, прервать связь с детством.
Она пережила расставание со мной, ставшей для нее почти дочерью, когда я в восьмидесятые уехала в город, чтобы пойти в школу. Она ездила ко мне несколько раз в неделю, забирала с продленки и помогала маме по хозяйству.
Она пережила смерть сына, а потом и мужа. Их не стало в девяностые. Осунулась, состарилась, но не сдалась. Болела, но не ложилась. Сажала картошку, ухаживала за теплицей, чистила снег, носила воду – все, как прежде.
Ждала нас каждые выходные. Я приезжала к ней редко. Студенчество, любовь, друзья увлекли меня, и мысли мои были не о ней.
В двухтысячном я родила дочь. Вместе мы поехали к ней, бабушке и прабабушке. Казалось, в нее вдохнули новую жизнь. По утрам она варила кашу на печке. Она не лезла с советами, но всегда готова была поддержать.
Шли годы. У меня появился сын. Мы приезжали к ней всей семьей. И всегда она встречала нас в хорошем настроении, не жаловалась на трудности и кормила горячей домашней пищей.
Несколько лет назад бабушка стала слабеть. С каждым годом ей становится все трудней. Она живет, преодолевая боль. Каждый день ее жизни – подвиг. Бабушкины глаза загораются, когда она снизу смотрит на правнука, замечает, как он похож на своего деда, ее сына, и в них отражаются вера, надежда и любовь. В такие моменты я понимаю, что творится у нее на душе. Она находит в себе силы шутить и говорит, что ее заявление на «тот свет» еще не подписано. Глядя на нее, я восхищаюсь ее мудростью и счастлива от того, что мои дети успели стать частью ее судьбы.