— Мам, а ты не будешь сердиться, если я тебе что-то скажу? — потупив взор и перебирая пальчики, задает мне вопрос мой пятилетний сынок. Я судорожно в своей голове начинаю вспоминать все сцены, когда я на него сердилась и ругать себя за то, что я «так себе мать», раз мой ребенок даже боится со мной разговор начать. Но, на всякий случай, не обещаю невозможного — вдруг, он что-то сделал такое, за что невозможно не сердиться?
Несмотря на свой ангельский вид, он, как и большинство пятилеток, склонен к тому, чтобы шалить. Чего стоят его эксперименты, когда он смешивает в стакане соль, сахар, муку, воду, добавляет немого подсолнечного масла, какао, а потом крупу, все перемешивает так ловко, насколько умеет, игнорируя шлепки этой жижи по всей кухне. Потом сливает все это в лучшем случае в унитаз, а иногда и в раковину. После этого эксперименты начинаются у меня: какое средство справится с этой дрянью в моей раковине? Или берет какого-нибудь человечка из ящика с игрушками, разбирает его на составляющие, заливает водой в миске и прячет в морозилку. И каждый час заглядывает. Следит за ходом эксперимента. А мы с мужем потом отскребаем намерзшие глыбы льда от морозилки.
— Ну, смотря что ты скажешь мне, мой милый, — отвечаю я, вставая с кровати, понимая, что то, о чем пойдет речь находится в другой комнате.
— Я рисовал, мам, и уронил на пол баночку с краской. Черную гуашь. Она разлилась там на пол.
Я не сержусь, потому что он же рисовал, мой котик, сам! Дав мне возможность полежать с книжкой, или что я там делала эти пять минут, пока он рисовал? Я не успела зафиксировать этот миг в своей голове. Но я хорошо теперь могу зафиксировать следы черной гуаши на полу, на кухонном шкафу, на обоях, на стуле, на столе. Везде. Порисовал, мой котик. И рисуночки такие трогательные на столе лежат. Повешу в рамку. Чтобы запомнить, как пять минут моей свободы стоили мне часа уборки на кухне!
— Иди, — говорю, — поиграй с младшим братиком, пока я тут все отмою, а то он весь перемажется.
Отдаю ему мелкого, беру тряпку и начинаю собирать краску, ругая себя за то, что могла бы и порисовать с ребенком! Но выбрала завалиться отдохнуть, пока со всех сторон не доносится: «Мам, мам, мам!» «Ну ладно, зато пол отмыла везде, и шкаф на кухне — давно собиралась, — думаю я, подбадривая себя. «Ну пролил и пролил, ничего страшного, зато он порисовал. Чего сердиться-то? Чтобы в следующий раз он не сел рисовать?» Вхожу в комнату, где играют мальчики. И понимаю, что гуашь была не только на кухне, но еще и на черных штанах моего юного художника. И теперь она на ковре, на котором он заботливо играл с младшим братом.
ААААААА!!!!! Ну почему я не порисовала с ним!!!
Начинаю отмывать ковер, приговаривая: уж в следующий раз — точно буду.
Хотя, кого я обманываю.
И в следующий раз, когда он выберет поиграть сам, я с радостью усядусь отдохнуть, а потом буду отмывать пол, ковер, его самого, его младшего брата и благодарить бога за то, что мне есть чем заняться, и есть что повесить в рамочку на стену, как напоминание об этих днях, когда мои детки играли у меня на кухне, пачкались краской, разливали результаты своих странных экспериментов, рисовали семейные портреты и замораживали части своих игрушек. Когда думаю об этом — мое сердце сжимается от радости. Это и есть счастье.
«Что вы можете сделать для укрепления мира во всем мире? Идите домой и любите свою семью». (С)