.
Они набрали полные мешки одуванчиков и унесли вниз, в погреб. Вывалили их из мешков, и во тьме погреба разлилось сияние. Винный пресс дожидался их, открытый, холодный. Золотистый поток согрел его. Дедушка передвинул пресс, повернул ручку, завертел — быстрей, быстрей — и пресс мягко стиснул добычу…
— Ну вот… вот так…
Сперва тонкой струйкой, потом все щедрей, обильнее побежал по желобу в глиняные кувшины сок прекрасного жаркого месяца; ему дали перебродить, сняли пену и разлили в чистые бутылки из-под кетчупа — и они выстроились рядами на полках, поблескивая в сумраке погреба.
Вино из одуванчиков. Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит!
Рэй Брэдбери — “Вино из одуванчиков”
автор ТЕКСТа И ФОТОГРАФИй GENIA VALLA 
Совсем недавно мне навсегда пришлось сказать прощай своей бабушке. В моей памяти осталась горечь потери, ее воздушный силуэт в свете больничного окна, умиротворенно сложенные руки, как будто просящие о милости, закрытые в полусне глаза, которые призывали к вечному миру.
С тех пор прошло уже несколько месяцев, а в моем сознании перевернулся весь мир. Вместе с бабушкой ушла и часть меня, моего детства. И как бы я сейчас не пыталась вспомнить в деталях те далекие дни, я не могу уловить то состояние света, тепла и легкости. В моей памяти остались обрывки, вспышки, стертые слова и перепутанные буквы.
От нашего дома до бабушкиного двора, можно сказать, два шага. Мне нужно только перебежать дорогу и пройти несколько шагов вдоль забора цвета травы. Пахнет летом, жужжат пчелы над цветущими грядками. Я не помню, что на мне, одежду тоже стерло время, но кудри мои развеваются на ветру, ноги печет от раскаленного асфальта. Бегу, считаю шаги, мысли мои спутаны… Но четко понимаю, кто я и зачем я здесь и сейчас.
Открываю калитку и проскальзываю через двор к летней кухне. Бабушка стоит у стола и лепит вареники с вишней. Она пальцем зовет меня к себе и достает мою маленькую голубую скалку. Мы вместе готовим и говорим исключительно о еде. Я стою на коленях на жесткой лавочке, выкрашенной в такой же голубой цвет, как и моя скалка. Вода закипает, бабушка осторожно бросает вареники в воду, затем, уже готовые, выкладывает их на стол.
“Ешь руками прямо со стола, так намного вкуснее”
— говорила она, поставив руки в боки, хитро прищурив глаза и улыбаясь.
И ведь на самом деле, есть вареники руками было одно из самых больших удовольствий! Ведь нет ничего лучше запаха лета и спелой вишни — сладкого вкуса детства, стекающего горячим нектаром по рукам и ногам.
И как же хочется иногда вернуться туда, хоть на минуту ощутить себя той маленькой девочкой, снова посмотреть в глаза бабушке и сказать, как же я ее люблю. Пробежаться по заднему двору, пропуская между ногами кур и уток, срывать виноградные гроздья и медленно есть спелые, сочные виноградинки.
Спустя несколько лет, в поисках лучшей жизни, моя семья покинула родные края. Мы тщательно собирали чемоданы, брали, на наш взгляд, все самое необходимое. При переезде никто и не придал значения семейному альбому.
Двое суток в поезде на пути в новую жизнь запомнились мне как кинолента. И, почему-то, я отчетливо помню наш багаж — сумки и чемоданы, набитые всякой всячиной.
Кроме одежды, мы тянули кастрюли, тарелки, люстру и даже огромную керамическую вазу, которую я выиграла в региональном конкурсе пения. Несмотря на то, что она была битая, мама посчитала важным сохранить ее для меня, как доказательство моих детских достижений. Мы также везли и маленькую коробку с фотографиями, выборочно вырванными из больших альбомов, куда они аккуратно вклеивались отцом на протяжении многих лет. Но основную часть всей нашей жизни на бумаге оставили там, в старом доме нашей соседки, с тем, что заберем позже. Эта часть нашей жизни никогда к нам не вернулась. Альбомы потеряны и большая часть детства забыта навсегда.
Когда-то я решила стать фотографом, но долгие, долгие годы искала себя в этой области. Мне очень хотелось понять, почему я выбрала именно эту профессию. И только сейчас ко мне пришел ответ.
Я хочу создавать те самые мосты, которых я когда-то лишилась, прокладывать дорожки, по которым можно будет смело перебежать туда, в далекое прошлое. Когда мама надевает свое любимое платье в цветочек, нежно гладит меня по щеке и мы идем куда-то самые счастливые на свете, просто потому, что мы есть друг у друга. В те дни, когда во всей деревне выключают свет, а папа, обняв меня и брата, рассказывает истории своей молодости. В то лето, когда дедушка меня везет на багажнике своего старого велосипеда, а тот радостно поскрипывает. Прибежать на ту самую летнюю кухню, где бабушка лепит вареники с вишней и улыбается мне.
Наверное, именно поэтому для меня каждая съемка — это так волнительно. Фотографируя людей, всегда переживаю, как человек будет себя чувствовать, когда пустит меня, незнакомку, в свое интимное пространство — свою душу. Невероятная ответственность — взять эту душу, человеческую сущность, и тонко, правильно перенести ее в образы, при этом ничего не упустить и не ошибиться, превратить в сладкое одуванчиковое вино, которое, когда все уже позабылось, ты берешь с полки и откупориваешь, чтобы выпить до дна!