.
АВТОР: НИНА ЧИКОБАВА
ФОТОГРАФИЯ ОЛЬГА АГЕЕВА
Жили-были на бельэтаже тбилисского дома времен «Очакова и покоренья Крыма» Манана или Манчо, как все ее зовут, и Зура. Дом этот хоть и стоит в районе, причастном к блеску жизни, жители его – люди, далекие от сияния, однако, какие же они теплые и родные!
Весь двор помнит, как 16 лет назад, когда только стало подниматься разваленное в 90-ых хозяйство, заново заголубели горелки на кухнях и электричество начало подаваться постоянно и в почти любой район, 20-летний инженер Зура привел жену.
Три разнокалиберных деревянных стола, из которых только один принадлежал семье жениха, остальные же добавлены были заботливыми соседями, выстроились буквой П, на «шляпке» которой обустраивался угол новобрачных. Лучшие стулья, приборы и чудом уцелевшие в семье бокалы чешского хрусталя, озаряли самые укромные углы двора, где и планировалось торжество. Боевой отряд из соседок и родственниц начал подготовку дня за три до пира.
Первым делом, обеспечение мебелью: на добычу недостающих стульев и лавок командировали подругу невесты Тамро, соседку Назико, и пару юношей из родни. Тамрико, изловчившись, вынесла половину собственной посадочной мебели, а остаток дополняла по друзьям. Нази же взяла в оборот соседей.
Юноши подсуетились и обнаружили новооткрытое бюро по прокату столов и скамеек для ритуалов, откуда была взята «простая» посуда для сервировки и лавки, на всякий случай.
Естественно, блюда готовились мамами обеих сторон вкупе с близкой родней. В час «Ч» стол, как положено, был уставлен яствами в три этажа: закуски – пхали, и салаты — на нижнем блюда посерьезней – толма в виноградных листьях («Язык проглотишь, такую толму сделаю!» – заверяла Нарина со второго этажа и не обманула), чахохбили и «оджахури», а также и хачапури «ачма», и «мегрули» наряду с другими горячими блюдами, заполняли второй ярус, а третий был отведен для «тяжелой артиллерии» — сациви и шашлыков. Шикарный трехэтажный торт томился в прохладном месте квартиры жениха, ожидая своего звездного часа.
За невестой была отправлена сияющая белая машина, украшенная цветами по периметру, а следом двигалась кавалькада из машин гостей с музыкой сигналов на всем пути. Процесс выхода невесты из дома, ЗАГСА, венчания и поездки в древнюю столицу, Светицховели, снимался на видео дружкой жениха, висевшим из окна машины, которая неслась рядом с первой «ноздря в ноздрю».
Окольцованные молодые, счастливые родители и веселые друзья пировали и было все на этом празднике: первый танец жениха с невестой на руках, разухабистый шалахо, отплясывая который тетка невесты, Алла Петровна, слегка навернулась с каблуков и полуснесла собой боковой стол. Где-то на переломном моменте свадьбы, когда гости достаточно разогреты для откровений и песен, стол молодых, не выдержав тяжести мирских благ, громко затрещал и три яруса пищи стали съезжаться к его центру, как депутаты на голосование. Слава Богу, резво сориентировались испытанные бойцы кутежей –отец жениха и дядя. Они, вкупе с задорной Аллой Петровной, выхватили из-под тройки ахнувших гостей скамью и подставили ее под стол, а отец дополнил архитектуру колоссальными томами энциклопедии. Стол устоял и стал притчей во языцех в районе.
Молодым желали видимо–невидимо детей, океаны любви и Эльбрусы денег, а также и все другие земные и неземные блага, и свадьба пела и плясала вновь и вновь, до изнеможения гостей и хозяев.
Главным подарком молодоженам стала квартира: пусть и небольшое, но полностью отделенное от родителей однокомнатное гнездышко с кухонькой на балконе-лоджии, в доме, где родился Зура и живут его родители. Квартира та досталась от бабушки, мирно отошедшей на небо незадолго до торжества, и стала венцом праздника, не считая торта.
Супруги зажили душа в душу, изо всех сил выполняя взятые на себя обязательства: муж честно старался зарабатывать, а жена – честно рожала и воспитывала малышей. Сначала родился Кока, года через два последовал Лука, с третьего раза удалась им дочка, потом – еще одна, а пятый, последний мальчонка родился два года назад, «случайно».
Каждый Божий день, когда первенец Мананы и Зуры, 15-летний Кока, уходил в школу, ведя за руки брата и сестренку, а сама хозяйка возвращалась из детсада, отведя дочку и везя самого маленького в коляске, мимо ее окон проходили сотрудники отелей, магазинов и госструктур, обильно рассеянных вокруг. И почти каждый из прохожих рассматривал собачку, рвущуюся в бой из-за стекла, чудесные бархатные фиалки, которые заботливо разводила хозяйка, и милейшего пацана, что восседал с лего-человечками на метровом подоконнике.
Пацан этот по имени Николоз, как десерт на столе, заслуживает отдельного рассказа, ибо именно из-за него-то все и случилось. Начать с того, что родился этот партизан, как Исаак у Сарры, когда рожать Манчо уже было нельзя по всем статьям.
Первой, узнав о предстоящем пополнении, была сражена свекровь, которая провела трое суток лежа с повязкой на лбу, валидолом и каплями Сараджишвили [1] в руках, и та же Назико не раз вызывала ей «Скорую».
Следующей жертвой пала мать Манчо, огорошенная известием о новом внуке.
— Ну, вы даете! Некоторые и одного не могут завести, а у этих уже семеро по лавкам, и еще одного ждут, – произнесла она. – Ты подумала, что поздно тебе рожать? Надо сделать все обследования, мало ли что там, врачи скажут, можно ли? — развивала она тему, сидя у стола.
— Мама, причем тут исследования, – взвилась Манчо, — я, что, по-твоему, убью своего ребенка только из-за каких-то анализов? Или еще круче: если мальчик – оставим, а если девочка – нет, как сейчас модно. Ни за что! Помолись обо мне лучше Божьей матери!
Народ в районе бурно обсуждал известия инчорм-бюро.[2]
— Надо им телевизор новый подарить, что ли, а то совсем не знают, куда себя деть, – похохатывали соседки, протягивая белье по веревке через двор.
— Или чем кормить будут, или куда селить? Не сегодня-завтра Кока женится, а там и другие, и можно подумать, царское наследство им оставит их отец! – сплетничали продавщицы палаток и магазинчиков.
В положенный срок Манана, и в ус не дуя на все разговоры, родила круглолицего мальчишку с глазками-вишенками, и возвратилась в пропитанную кухонными и стиральными запахами комнату с окнами-телевизорами. Зура с утроенной силой стал работать, стараясь урвать кусок, где только можно: на стройке, в такси вечерами, после основной работы.
Минуло два года. Манчо стала брать на дом заказы на шитье штор. Николоза все любили, да и матери его старались помочь, поэтому гостил он и у Нази, и у бабушки, и у меня, и у других соседей, давая матери возможность отдохнуть и поработать.
Однажды, когда наша дворничиха – полиглот, отличный менеджер по продажам без вебинаров, а по совместительству многодетная мать Зара, обсуждала пропавшее с открытого балкона блюдо, в наш двор вошел прилично одетый молодой мужчина.
— Русико-джан, ты меня извини, цаватанем [3], но я твою блюду усвоила случайно! – сообщила она, скосив черный глаз на визитера.
— Извините, калбатоно, Вы не знаете случайно, чей ребенок сидит там, в окне бельэтажа? — обратился к нам незнакомец.
Зара знает не только ныне живущих соседей, но может и изложить историю заселения и постройки дома.
— Вай, коранам йес [4], как не знаю, балик-джан [5]?! – округлив огромные и без того глаза, воскликнула она и хлопнула себя по лбу – Иди, стучи погромче в окно, а то Манчо не услышит, в машинку стучит. Ребенок – это наш бала Николоз, два года ему.
Мужчина, ошеломленный информационным потоком на смеси диалектов города, удалился и стал стучать в окно Мананы, пока ему не отворили. Он представился сотрудником госслужбы, который изо дня в день замечал, идя от парковки на работу, малыша возраста своего сына, без присмотра. Когда Манчо объяснила ему весь бытовой расклад и пригласила, чтобы показать дислокацию мебели, мужчина скоро ушел, оставив недоуменное пожимание плечами: зачем приходил, непонятно.
Два дня тому назад, как раз после того, как Нази крикнула: «Русо, твою высокую тумбуретку одолжишь мне, стекла хочу помыть к Новому году?» — у ворот посигналила серьезная черная машина с такими же не допускающими сомнений номерами. Собственно, номера мы увидели, отперев ворота, по просьбе водителя, назвавшего фамилию Зуры, и двор замер в ожидании, к чему бы это?
Из машины вышло несколько человек, последним из которых оказался тот молодой мужчина, о котором давно забыли. Вышедшему навстречу им Зуре, мужчина радостно сообщил, что госслужба, которая занимается социальными вопросами, приехала сделать их семье маленький но нужный сюприз. Оказалось, что посетив тогда, осенью, многодетную семью, ютящуюся в крохотном «курятнике», он рассказал об увиденном на совещании. Просто, к слову пришлось, – сказал он. Каково же было его изумление, когда секретарша впорхнула в его кабинет через месяц, воскликнув: «А ну-ка, станцуй! Твоему Николозу дают квартиру!» Оказалось, что чудеса все же случаются, и мэрия нашла какие-то фонды, а строители приняли условия чиновников, и ему было поручено вручить семье сертификат – ордер на двухкомнатную квартиру в новостройке, правда, пока это лишь «черный каркас».
Громкие аплодисменты и вопли «Урра! Слава Богу! Молодцы», как фейерверк, согрели район. Исходя из того, что выборы не ожидаются, такие дела и правда разрывают шаблоны.
— Так не бывает, — ошарашенно произнес Зура, протягивая руку за сертификатом на подарок. – Мы даже и не могли мечтать.
— Иногда бывает, что желания исполняются, когда и не ожидаешь, и радость приходит нечаянно, – сиял приличный мужчина из делегации.
Да, вот именно – Нечаянная Радость, так называется икона Божьей матери, праздник которой отмечают завтра, 22 декабря. – улыбаясь подтвердила Манана. – Как же давно я молила Ее о помощи! Ну, что, отметим это дело все вместе?
И снова дружный , многоголосый и многонациональный тбилисский дворик начал подготовку к застолью и новоселью, славя Бога на русском, грузинском, армянском, татарском и даже айсорском языках.
[1] Капли Сараджишвили – успокоительное, изготовляемое в тбилисских аптеках по рецепту.
[2] Инчор-бюро – пародия на информбюро, составленная из корня «чори» -сплетня (груз), т.е. «сплет-бюро».
[3] Цаватанем — дословно «приму твою боль», (арм.), говорится в качестве выражения большой признательности и уважения к собеседнику.
[4] Коранам йес – дословно «чтоб я ослепла» , разговорное выражение, выражающее огромное потрясение и негодование на себя говорящего (арм.)
[5] Балик-джан – дорогая детка, не зависимо от пола (арм.)