Баш на баш

Автор: Светлана Нагаева

ФОТОГРАФИЯ: ALICJA BRODOWICZ

Мы познакомились с Наташей год назад. Я посмотрела на ее коляску, там сидел малыш с синдромом Дауна. Мы переглянулись, я затормозила и развернулась. Она сказала, что часто нас видела, но я все время куда-то бежала. Ну да, говорю, я же все время бегаю. Малыша звали Леша.

Стали гулять вместе. Разговорились. Наташа была беременна. Это четвертый, говорит. Перед Лешей была девочка. Прожила один день.

Я:

— Расскажи мне всю историю….. Как твою дочку звали?

Наташа:

— Ксюша.

Я:

— Сколько ей было?

Наташа:

— 5.5. месяцев. Родилась 30 сантиметров. 750 грамм. В срок? Нет, не в срок. Меня же заставили… врачи… На меня заведующая в Севастопольском центре накричала. Кричала в таком смысле, что вот родишь ребенка. Что с ним дальше будет. Неизвестно, что с ним случится. И вот такие отказываются. Лучше сразу избавляться.

Я долго сопротивлялась. Сопротивлялась, не знаю, наверное, около месяца. Мне потом уже сказали, что на таком сроке прерывание не делают. Мы долго с Сережкой переживали, нервничали, не знали, что нам делать. По УЗИ потом уже, по обычному УЗИ, помимо генетических анализов, ничего не могли пообещать, уже ничего не могли сказать. Наверное, нужно было делать кордоцентез. Я настаивала на этом. Сделайте кордоцентез, анализ крови самого ребенка через пуповину.

— Так тебе амнио (амниоцентез) не делали?

— По амнио сказали, что синдром Дауна. А когда ребенок родился, ребенок был без синдрома. Я не знаю…

— А такое вообще возможно?

— У меня еще одна знакомая была. Говорит, что тоже синдром Дауна под вопросом был. И на Севастопольском они там долго разглядывали, где там у ребенка синдром Дауна. Просто не было никаких отклонений у ребенка.

А у другой девочки с почками у ребенка не все в порядке. Они сказали, что если почки, то тоже относятся к таким детям. Я тогда о таких детках ничего не знала, и для меня это вообще был темный лес. Я себе даже не представляла. Честно говоря, я хотела уехать в деревню, спрятаться от всех и рожать в поле. Сестра поддерживала, помогала. Со своим мужем. Но заведующая меня потом словила.

-На Севастопольском?

— Да, на Севастопольском. Она там и сейчас работает. Именно как генетик она.

— Врач?

— Да, она так и осталась там заведующей. Бобровник Галина.

— То есть, тебе сделали амнио? И пришел результат.

— Да, там написано «предположительно синдром Дауна». Говорят: вы не сделали дополнительный анализ. Сам амниоцентез стоил 16 тысяч. И еще сверху должны были 5 тысяч заплатить. Какой-то дополнительный анализ. Я считаю, что если они берутся и правда делать, они же должны были сделать сразу. Нормально. Мне тогда дико и не понятно, и в смятении была. Какая мать хочет для своего ребенка. Прожила она сутки. Получается где-то 26 недель было. 25.

— И это было искусственное прерывание?

— Да, искусственное прерывание.

Долго я, конечно, от этого отходила. Я когда проснулась на следующий день, я, честно говоря, думала…. не думала, что ребенок жив.

Меня быстренько после этого дела… меня ж бросили в комнате там одну. Я родила, и там бокс уже в роддоме.

— Это уже не на Севастоопольском?

— Нет, они направляли….. по направлению через нашу поликлинику в ближайший роддом. А ближайший роддом по нашему району — это третий. Поставили в начале катетер для расширения матки. Простимулировать… Организм сопротивлялся. Потом еще получилось перед выходными. Там пятница, суббота, воскресенье. аведующая пришла. Таблеточки нам дала. Я не одна была, там еще девочка. У нее у ребенка, по Узи сказали, множественные переломы. Ключицы, бедра, там много всего. Она не рассказывала… Отходила, конечно, я очень долго. Мне ребенка же не хотели отдавать. Отдали только…. «если вы будете хоронить ребенка, тогда отдам».

— А если что, то что?

— А если мы не будем его хоронить, получается, что я захотела же узнать, что на самом деле… что произошло. Почему. Генетика на тот момент из Морозовской уволили. Который при вскрытии делал заключение. Просто сказали, что ребенок был недоношенный, и с ребенком все было хорошо. А не выжила она, потому что еще была не сформирована дыхательная система. Мы с Сережкой вдвоем все сделали. Нам от государства дали участок на кладбище… похоронили, в общем, все сделали. Никого больше не звали из родственников.

— А они знают, родственники?

— Да, знают. Мне дали большой больничный. Там ребенок когда родился живым и прожил только сутки, положено полгода. На восстановление.

К врачу пришла с заключением из Морозовской, чтоб она помогла мне до конца узнать. С бумагой. Она сказала, что да, конечно, жалко. И такие случаи бывают.

— Она не объяснила?

— Нет, ничего не объяснила. Через два месяца я опять забеременела. А риски оказались очень низкими. Просто уже на последних сроках, как бы, подходя ближе к родам. Наверное, недель в 30, врач говорит: что-то непонятное у тебя тут с анализами. Они, вроде, и нормальные, но что-то бегало, прыгало. Какие-то показатели. Рожала я в роддоме. Он считается хорошим. Генетик, которая там уже, мне сказала: «Отказывайтесь».

Я сказала: «Нет, не откажусь».

— Ты сомневалась?

— Я сомневалась, я на ребенка посмотрела, я не увидела там ничего такого особенного.

— Нет, ты сомневалась, отказываться или нет?

— Нет. Нет. Мы с Сережей уже вместе приняли решение, что будем воспитывать. А так, конечно, в доказательство мне анализ Сережка возил в центр планирования. И там его спросили, когда он ответ уже получил. «И что, вы будете воспитывать ребенка?» Он сказал: «Да, будем». Ну, конечно, я в шоке от таких людей. Которые вот так вот… потому что я не до конца подробно и дословно рассказала, как они разговаривали. Разговаривали они, конечно, очень грубо. Прямо — отказывайтесь.

— У тебя был хоть кто-то нормальный? На этом этапе? Хоть один человек был адекватный?

— Который помогал чисто морально?

— Ну, просто. Который нормально разговаривал, который не делал страшные глаза.

— Нет, ну… ну, не знаю, сестра. Катька меня как-то так поддержала. Подружка еще.

— А из медицинских работников?

— А, из медицинских… нет, никто ничего не сказал, все как-то промолчали. Акушерка хорошая попалась. Так она сидела рядом со мной. У Лешки желтушка же была. Она говорит — корми, я сейчас его заберу. Ты, наверное, не кормила. Он кричит. Думала, я его не кормлю. А так, Лешик у меня молодец с самого рождения. Спал, мамке давал отдыхать….

— А что ты думаешь вообще? По поводу того, что так получилось?

— Генетический анализ мы делали после Ксюши перед Лешей. Там у нас все хорошо… Мне кажется, они ошиблись. Какая-то девочка доносила и родила вместо меня. А у меня получилось прерывание…

— Ты рассказываешь о том, что у тебя четверо детей?

— По документам считается, что все, кто на данный момент живой.

— А ты как считаешь?

— Я считаю, что четверо. Я, конечно, когда родила, сказала: «Только вытяни, только проживи». Но там уже не получилось. Как говорится, бог не дал… Потом думаешь, может быть, можно было дотерпеть. Не ходить бы по врачам. Ну, тогда. Не ходить, не сдавать все эти анализы. Не ездить по больничкам. На самом деле много таких деток, просто мы не замечаем. Все как-то получилось… Если б никто не давил, я бы родила спокойно. Что было бы, то было бы.

— А Полина как все это пережила?

— Очень тяжело. Она рисовала маму с пузиком, рисовала маму с лялей. Психологически тоже тяжело было. После своего случая, я за нее переживаю, как за девочку. Она же подрастет. Все врачи говорят, что нужно, чтоб она сдавала анализы. Кариотип. Чтобы с ее детьми все было хорошо. Я с Никитой сдавала тоже. Биобсию хориона. До 16 недель который. А с Лешей ничего не делала. Ни амнио, ничего. Просто обычный скрининг. Там низкий риск, генетики сказали.

— А по поводу Ксюши ты не спрашивала?

— Я потом уже когда сидела у этого же врача, я спросила — а почему так? Нет, она говорит, это невозможно. Я говорю ей — я вам говорю. Ну как это невозможно?

— Тебе хотелось когда-нибудь наказать этих людей?

— Мне сейчас так не хочется влезать в эту вот… месить это заново… Да, обидно, что так получилось.. но то, что у меня есть Леша такой я уже не жалею. Никитка у меня родился. Пацаны дома с ума сходят, молодцы. Вытворяют, мама родная.