Впервые я услышала его, кажется, году в восемьдесят шестом, на каком-то праздничном концерте, посвященном не помню чему, то ли двадцать третьему февраля, то ли седьмому ноября. И песню, которую они втроём исполняли, тоже не помню. А вот его голос помню до сих пор. Песня была на три куплета, которые они пели каждый по одному, а припев все вместе. Голоса у всех были неплохие, но когда дошла очередь до него, зал затих, потому что пел Настоящий Певец.
— Кто это и откуда его пригласили? – спросила я у папы, который в самодеятельности не участвовал , а сидел рядом со мной и другими жителями гарнизона, обеспечивая массовую явку зрителей .
— Это наш травматолог и мой однокурсник, — объяснил папа и рассказал историю.
У Александра (назовём его так) был прекрасный голос, о котором стало известно с самых первых дней учёбы в военно-медицинской академии. Саша пел везде и всегда: на концертах, на конкурсах строевой песни, на субботниках и просто так, когда была возможность, не описанная в Уставе.
После очередного конкурса, в котором участвовал и победил, конечно же, Александр, к руководству военно-медицинской академии пришло руководство Мариининского театра оперы и балета. Они (руководства) приятельствовали.
— Отдай мне Сашу, — по-дружески попросило руководство Мариинки.
— Так у него же образования нет, — слегка поперхнувшись «Араратом», удивилось руководство академии.
Мариининское Руководство обвело глазами кабинет в поисках розетки и, развернувшись спиной к ближайшей, почти бесшумно прошептало:
— Да какое образование, по нему Ла Скала плачет.
— Ну не знаю, учится он отлично, практику проходит хорошо, нормы ГТО, опять же, — неуверенно сопротивлялось Руководство Академии.
— Ой, да мало что ли у тебя курсантов, отличников и спортсменов, а этот такой один, — напирало Руководство Мариинки.
— А давай у него самого спросим? – руководство Академии было человеколюбивым и демократичным .
Когда Сашка узнал, что его вызывают к самому начальнику академии, он бегом понёсся по коридорам, по дороге перебирая все мыслимые и немыслимые варианты. Тяжело дыша и покрываясь пятнами от волнения, оказался на пороге кабинета и не сразу понял, о чём его спрашивают.
— Кто? Я? Петь? – чего-чего, а таких вопросов он и представить не мог. – Люблю. Очень. Я всю жизнь пою. Везде.
— Мальчик, а ты на сцене театра хочешь петь? — проворковало руководство театра. — Какого-какого – Мариининского, — уже значительнее и с нажимом закончило.
— Ну как же, я ведь уже присягу дал… — растеряно пролепетал Александр.
— Ну что ты маешься, как девица, хочешь в театре петь или нет? – начал раздражаться начальник академии. – Ты тут по всем коридорам и казармам бы пел, если бы можно было.
Тут в Сашкиной голове что-то как будто щёлкнуло, и он точно понял, чего он хочет, давно, всегда, всю жизнь.
— Да, хочу, — чётко сказал он, и вдруг замялся. – но вот с присягой как быть?
— Ой, да не волнуйся ты, по здоровью оформим, — громко начав, еле слышно закончило руководство академии. Две розетки за спиной это не шутка.
В казарму Сашка уже не бежал – летел. Он вдруг понял, что жизнь его изменилась круто и бесповоротно и впереди его ждёт… невозможно было представить, какое счастье ждёт его впереди — счастье петь.
Два руководства, одно слегка растерянное, а другое совершенно довольное, что заболевшего тенора в Онегине есть, кем заменить, допивали «Арарат».
Уже стоя на пороге казармы, Сашка услышал зычный голос дневального «почта!» и побежал к нему, потому что ждал письма от мамы, он знал — оно должно было прийти именно сегодня, оно не могло не прийти в такой день.
После того случая я не пропускала не одного концерта, узнавая заранее, будут ли выступать врачи военного госпиталя. С тоской смотрела на сменяющие друг друга номера самодеятельности, ожидая появления Александра Александровича. Его голос был безупречен, он пел по-настоящему чисто и вдохновенно, был прекрасным и совершенно неуместным среди всех остальных номеров, своим выступлением ещё больше подчёркивая нелепость и безвкусицу происходящего.
Время шло, в перестроечной действительности сначала устраивали концерты по любому поводу, потом, когда начались перебои с зарплатой, многие вынуждены были подрабатывать, стало не до развлечений. Некоторые праздники отменили, и концертная самодеятельность со временем совсем вышла из моды. Но со слов папы я знала, что Александр Александрович продолжает петь и ни одного дня рождения коллег не проходит без его выступлений. При этом Александр Александрович был прекрасным травматологом, его очень ценили на службе, пациенты благоговели, и я смогла в этом убедиться, однажды попав в их ряды.
Потом я закончила школу, уехала учиться и потеряла его из виду, да и забыла, честно говоря. Прошло около двадцати лет, и как-то летом, приехав к родителям в отпуск и прогуливаясь между стеллажами в сетевом супермаркете, я удивилась, что обычную поп музыку вдруг сменили на классическую. Звучала ария Ленского «Куда, куда вы удалились». Прислушавшись, я поняла, что музыкального сопровождения нет и с любопытством пошла «на голос».
Располневший, постаревший и слегка нетрезвый Александр Александрович самозабвенно пел девушке-мерчендайзеру по имени Ольга, которая смущенно сопела, сосредоточенно изучая свою обувь.
— А теперь водки в кредит дашь? – закончив петь, спросил он.
— Не положено нам, — обреченно ответила девушка, видимо не в первый раз.
Громогласно проклиная всё и всех Александр Александрович величаво прошествовал мимо меня.
Позже, гуляя, я слышала, как он пел в каком-то пивном павильоне, а потом уже и не удивлялась, когда его голос звучал на рынке, на автобусной остановке и просто на улице, когда он вечером прогуливался с женой. Однажды он спел и мне, когда мы оказались в одной очереди к кассе. Он изменился, но в одном остался верен себе – пел при любой возможности.
Забрав у дневального письмо, Сашка побежал обратно в казарму, чтобы прочитать, пока все курсанты на обеде. Ему очень важно было увидеть знакомый почерк, прочитать тёплые мамины слова
«Здравствуй, дорогой мой сын Саша.
Пишет тебе твоя мама. У меня всё хорошо, дров много, уголь недавно привезли.
Картошку собрала уже всю, она в этом году мелкая, не буду больше такую садить. А наливочка кизиловая очень вкусная вышла.
Спина болела, но сейчас уже прошла. Мазала мазью, что ты прислал. У вас там в Ленинграде много всего, не то, что у нас. Ты в отпуск когда приедешь? Многие тут полечитсья у тебя хотят.
А на днях Дмитрич заходил за наливкой. Помнишь его? Сосед из седьмого дома, хромой, палкой вас по детству гонял. Так вот, пришёл, огляделся и ехидно так спрашивает: «Что-то тихо у тебя, где Сашка-то твой? В центр, что ли, уехал? Небось в хоре каком поёт или в ресторан взяли?», а я думаю: «Ну, погоди, старый чёрт, сейчас ты у меня попляшешь». Нет, говорю, он в Ленинграде, в военно-медицинской академии учится, врачом военным будет. Тот так и сел. А я виду не показываю, спокойно так ему наливку разливаю, а саму от гордости распирает. А он сразу забеспокоился, засуетился и говорит, вот же, хорошо как, а то у меня нога всё болит и болит, совсем наступать не могу, как думаешь, вылечит он ногу мою? Конечно, говорю, вылечит, он у меня отличник там. Дмитрич меня уж так благодарил, а тебе просил привет передать.
Вот и я думаю, сынок, хорошо, что ты в академию поступил, а не в консерваторию эту. Врач он человек уважаемый и полезный, всем нужный, и голодным никогда не будешь. А певец, разве же это профессия?
С любовью, мама».