Увидела в магазине мальчика из своей школы! Ну, как мальчика, уже дядю, конечно, но в глазах друг друга мы по-прежнему мальчики и девочки из прекрасной школьной поры.
— Димкааа! – окликнула я удаляющийся в сторону бакалеи силуэт и рванула за ним, огибая сонно шатающиеся объемные фигуры в пуховиках и хаотично скользящие по залу тележки.
Он обернулся, увидел меня, улыбнулся. И так и встал, застыл на месте, пока я подбегала с распростертыми, словно крылья, ручищами. Но в той точке, где мы должны были соединиться в объятиях, меня остановила его предупредительно выставленная вперед ладонь.
— Не надо, Ксюш… Пожалуйста…
Он сказал это так тихо и робко, что трудно было разобрать. И улыбнулся своей застенчивой, словно извиняющейся улыбкой. В недоумении я отшатнулась, сделала шаг назад. Кто знает, может, человек болен и не хочет заразить… Может, не так уж и рад меня видеть… Может, что-то ещё… Мало ли…
Прочитав на моем лице бегущую строку из вопросов, он добавил:
— Просто я только недавно начал забывать аромат твоих волос…
И густо покраснел. И снова печально улыбнулся.
Я решительным образом ничего не понимала. Может, он меня с кем-то путает? О чем речь?
Димка… В школе он был хорошим-хорошим, правильным-правильным. Образцовым. Отличником и гордостью, победителем всевозможных олимпиад. Таких мальчиков очень любят мамы девочек. Чувствуют их «безопасность» для своих дочерей. Но дочери выбирают не правильных и образцовых, а бунтарей и плохишей. И такие Пьеро, как Димка, остаются не у дел. До поры-до времени.
— Аромат… моих… волос…?! – попыталась я все же прояснить ситуацию.
— Ну, да. На дискотеке, помнишь? Я выиграл спор, и ты согласилась со мной станцевать… Один раз… Ты была в синем платье… И волосы были такие… Распущенные… Вот.
Я видела перед собой взрослого приятного мужчину в самом расцвете, но в его манере говорить еле слышно, в скованных движениях, в руках, теребящих шарф, угадывался тот самый Пьеро образца восьмого класса. Будто и не прошло этих пятнадцати лет.
К своему стыду, я не помнила ни спора, ни танца с Димкой. Помнила, как он всякий раз провожал меня взглядом, завидев еще издалека в школьном коридоре, но никогда не решался подойти. Помнила, как писал письма – глубокие, проникновенные, о любви. Помнила, как в компании ребят мог вести самые интересные разговоры (я заслушивалась!), но стоило мне к нему обратиться, был не способен связать и двух слов. Наш единственный танец выветрился из моей памяти, вытеснился куда более яркими событиями юности.
— А песня была — «Мой рок-н-ролл», Би-2, — окончательно добил Димка и укоризненно посмотрел мне в глаза.
Сцена получалась странная. Вместо радостной встречи однокашников – чуть ли не любовная драма. О которой я, к тому же, так мало была осведомлена.
Мне хотелось расспросить Димку обо всем: как он, где он, что он? О делах, о работе, о семье. Хотелось растормошить этого вечно правильного мальчика, рассмешить. Окунуться хоть на пару мгновений в воспоминания о беззаботном детстве. Ведь там было столько классного, помимо этого злосчастного танца, который я так некстати забыла. Словно вытянула на экзамене по иронии судьбы единственный невыученный билет.
Но Димка, кажется, ни в какие другие воспоминания, кроме того вечера, пускаться был не намерен.
— Потом я хотел тебя проводить, ты вроде согласилась, но пошла с этим. Из 9го «В». А я шел за вами и смотрел, чтобы… чтобы ты хорошо дошла до дома…
Он снова посмотрел мне в глаза.
Меня словно ударила молния! Память вернулась! Красивый зимний вечер. Темно и белоснежно. Школьный двор утонул в сонной тишине. Снежинки живописно танцуют в свете фонарей. Завидный жених Павлов несет мой рюкзак, и мы без умолку болтаем о только что прошедшей дискотеке. О музыке, о девчонках, о мальчишках. Настроение великолепное. Мы хохочем, бегаем по двору и стараемся засунуть друг другу за шиворот побольше снега. В какой-то момент замечаем Димку, идущего за нами поодаль. «Дим, давай к нам!», — кричим мы ему и машем руками. Но он тихо качает головой и так и стоит на месте, пока мы не продолжим путь. И снова идет поодаль. И так до самого моего подъезда…
— Я вспомнила, — сказала я.
— У тебя был такой смех… Как россыпь колокольчиков… Как музыка… — продолжил Димка, и мне почему-то стало совестно и пробрало до мурашек.
— Дмитрий! – раздался голос из-за стеллажей, и в проходе показалась женщина с тележкой. Она явно искала Димку.
— Ну, вот и всё… — самым печальным в мире голосом произнес он и из Пьеро превратился в ослика Иа.
— А, ты здесь. Я почти все уже по списку взяла, остался горошек, не могу найти.
Дама явно придавала поискам горошка гораздо большее значение, чем какой-то женщине, беседующей с ее Дмитрием.
— Горошек как раз здесь, в бакалее, — автоматически отрапортовала я и подала банку горошка. Женщина положила ее в тележку.
Не взглянув на меня, она скомандовала: «Пошли!» и направила телегу в сторону касс.
Это «Пошли!», по всей видимости, предназначалось Димке.
Он с тоской посмотрел вслед уплывающей, словно каравелла, даме. Вздохнул. Произнес, глядя куда-то в пол:
— А я все помню. Эти моменты всегда со мной, и я счастлив… Надеюсь, ты тоже.
Он поднял голову, в его глазах стояли слезы. Настоящие, неподдельные слезы.
Я опешила. Все слова застряли в горле, я молчала, как рыба об лед.
— Береги себя, — произнес Димка и, не оборачиваясь, побрел к кассам.
А я осталась стоять между полок с консервированными овощами и фруктами. И думать.
О прошлом и настоящем. О поверхностном и глубоком. О душе, тонкой и чистой, как слеза. О памяти, которая так избирательна и у каждого своя. О том, что сердцу не прикажешь. О том, что не любить – легко, а любить порой так сложно…
Голова шла кругом, перед глазами стояли его глаза, полные слез, а в ушах почему-то звучало обреченное: «Ну, вот и всё»…
Это была моя самая необычная встреча в супермаркете. Такая странная. Такая пронзительная.