В человеческом ухе есть что-то нечеловеческое. Инопланетное, словно это аксессуар производства некоего высшего разума, а не наша земная кустарщина.
Формы идеальны, как у ракушки, впору ожидать изнутри моря.
Все эти извилины и повороты необязательны и излишни, что делает ухо произведением искусства. Это лабиринт, по которому блуждает слово.
О, если бы ухо могло говорить, у него наверняка получилось бы лучше рта.
Там неподалеку мозг, и он дышит, как спящий зверь в берлоге.
Когда разглядываешь человека, начиная с его уха (а вы попробуйте) и затем следуешь взглядом дальше, то надеешься встретить нечто чудесное, как минимум, божество. А встречаешь вот это вот, обычное наше лицо, хорошо еще, если не в семь утра. От божества у нас остались только уши, а мы, неразумные, прячем их под волосами и шапками.
Ухо на своем месте только в одном случае — у детей. Они конгениальны, ребенок и его ухо. Точнее, ухо и его ребенок. Ведь я верю, что сотворение человека началось именно с уха.