Семейная легенда гласит: оперный певец Иван Козловский – наш дальний родственник. Многие факты сходятся. Но большая часть – нет. Об этой большей части дети знать не желают. Родственник так родственник! Прочь сомнения!
«Я встретил вас», «Вечерний звон», «Серенада Арлекина», «Нiч яка мiсячна»… Как только эта музыка из другого мира заполнила дом, сотрясавшие его прежде «Imagine Dragons» и Земфира спрятались под детскими кроватями и притворились мёртвыми. И значит, не слышали, как даже шестилетний Кузьма вместо «Ну всё, я пошел!» стал говорить с придыханием: «Что ж, прощайте!», «Спасибо» заменил на галантное «Благодарю», а гречку, которую прежде характеризовал резким «Ненавижу!», превратил в «Кушанье, которое мне не по душе».
В это время Варя надела невидимую корону. И не снимала её даже когда переодевалась в пижаму с героями из «Гравити Фолз». Корона работала в интересах ребенка. Во-первых, стремительно растущая Варя перестала сутулиться. Во-вторых, наша дочь больше не тараторила, съедая окончания и предлоги. Услышав, наконец, членораздельную речь, мы с мужем успокоились: фух, пока ещё можем сэкономить на слуховых аппаратах. В-третьих, Варя попросила купить ей платье, сарафан и юбку. Хоть и продолжила носить их с кедами и косухой, проблески дамы в её образе начали прослеживаться. И проследив их, муж уточнил у меня: «Откуда такая красавица?», но я не ответила, потому что знаю: скромность – одно из тех качеств, за которое он меня любит.
Обретя знаменитого родственника, Федя искал доказательства. Часами стоял перед зеркалом и спорил тем другим Федей внутри себя, которому лишь бы всё испортить: «Ну, допустим, нос нет. Но глаза точно как у Козловского! И брови!».
Эти брови Федя – в зависимости от репертуара – поднимал вверх или хмурил каждый раз, когда пел песни Козловского. А пел он, спасибо ю-тубу, постоянно. Для завтрака Федя выбирал народные песни, для завязывания шнурков подходили романсы, а для выполнения домашнего задания – арии. Так мы не только убедились, что у Феди прекрасная память, которую он прежде умело скрывал, но и что нам повезло с соседями – таких терпеливых ещё поискать! Каждую свободную минуту Федя «работал над голосом» так, как умел: срывался на крик, тянул гласные, пищал сигнализацией на самых высоких нотах, которые ему не удавались, а он старался, чтобы удались.
Однажды за обедом Федя поинтересовался, когда же мы уже посетим Новодевичье кладбище, на котором Козловский похоронен. За завтраком уточнил, не живет ли кто из родственников в Киеве на переулке, названном в честь певца. После школы одолжил у Кузьмы альбомы с почтовыми марками, в которых с лупой под настольной лампой усердно искал ту самую, с портретом родственника, выпущенную в его честь к какой-то там годовщине какого-то там события. А для традиционного семейного субботнего кинопросмотра Федя скачал фильм о жизни и творчестве Козловского. И когда Кузя, устраиваясь на диване, с надеждой уточнил, «будут ли в фильме динозавры? Вот бы да! Вот бы да!», Федя строго сказал брату: «Ты думаешь, Ивану Козловскому было бы приятно это слышать?».
Хотя динозавры в фильм не попали, мы посмотрели его с удовольствием. В нем Иван Козловский оказался очень добрым, чувствительным и, на радость Кузе, любящим природу, о чем в самом начале фильма поведал, рассказывая, как трава вырастает из могилы…
Но Федю фильм расстроил. «Мы не одни!» — Федя чуть не плакал, потому что на экране то и дело появлялись другие, более близкие родственники певца. Им повезло – Козловский их знал. Что толку, если у тебя глаза, брови и возможно даже голос, как у Козловского, когда в мире есть люди, с которыми он обнимался, фотографировался, которым писал письма таким красивым почерком, похожим на вязание крючком?… «Шансов мало», — грустил Федя. И стал думать, как шансы увеличить.
Думал и на школьном уроке музыки, который давно из пения превратился в «скучную лекцию из Википедии». Урок был посвящен творчеству композитора Рахманинова. Интернет работал неважно, статья из Википедии грузилась слабо, так что зевали не только ученики, но и учительница. И вдруг посреди сонного царства словно солнечный зайчик: «Вокализ» Рахманинова в исполнении Ивана Козловского часто можно было услышать в Большом театре».
«В исполнении Ивана Козловского! В исполнении Ивана Козловского! В исполнении Ивана Козловского!» — словно заклинание, эти два слова так подействовали на Федю, что он вскочил. Незаметно для себя вскочил. И продолжил слушать лекцию стоя.
— Тебе что? – раздраженно спросила учительница.
— Я просто хотел сказать, что Иван Козловский… — Федя и сам толком не знал, что он хотел сказать про Козловского. Но сказать хотел. Очень хотел! Не мог не сказать!
— Неужели ты знаешь, кто это? – удивившись, учительница надела очки и посмотрела на Федю так, словно он был сорняком, а вдруг распустился пионом.
— Конечно знаю! Потому что великий русский певец Иван Козловский — мой дальний де… — на этом «де…» Федя замолк. Он собирался назвать Козловского «мой дальний дедушка». Но «дедушка» — это же как-то не подходит. Не может быть сам Козловский — дедушкой! Дедушка сидит в тапках в кресле, читает газету и хвалит бабушкино варенье. Вот это дедушка! А Иван Козловский – это никакой не дедушка.
— Я хотел сказать, — Федя предпринял попытку номер два, — что Иван Козловский – мой дальний… дядя! Честное слово!
Напрасно «дядя» показалось Феде более удачным, чем «дедушка». Одноклассники захохотали, учительница сняла очки, лепестки душистого пиона вмиг опали, обнажив уродливый колючий сорняк с мощной мочковатой корневой системой.
Дома, обнаружив в электронном журнале двойку по музыке, Федя не удивился. А лишь ругал себя:
— Не надо было мне называть Козловского дядей! Конечно, меня не поняли! Надо было сказать, что Иван Козловский – мой далёкий артист! Просто я растерялся…