Автор: Юстасия Тарасава
Фотография: Alicja Brodowicz
К Дню Великой Победы
Саньке снились странные сны. Не страшные, а именно странные. Тягучие и липкие, как карамель. Проснувшись, Санька весь день не мог избавиться от чувства неясной тревоги. Но что именно тревожило, почему – он не понимал. Даже сквозь сон Санька чувствовал, что эти сны какие-то не такие. Но что в них было не так, объяснить невозможно. Сны были простые и однообразные: вода, много воды и человек в грязной одежде. Человек смутно напоминал кого-то, но кого – Санька никак не мог вспомнить. С каждым разом сон становился чуть длиннее, открывая Саньке новые подробности. Как кино с продолжением. Однажды Санька понял – это море. Вода без берегов. В другом сне догадался, что замызганная одежда на человеке, который ему снился, – это военная форма. Потом разглядел, что закопчённое, усталое лицо вовсе не старое – боец улыбнулся, и Санька увидел, что это совсем ещё молодой парень. Просто помещение, в котором он находился, очень тускло освещено, а сам парень измучен.
Саньку беспокоило, что с ним творятся такие непонятные дела. Но сны были завораживающе сильные, и Санька с нетерпением ждал, что ему покажут в следующий раз. А потом он услышал. Боец – тот, во сне, позвал его: «Саня!» Шёпотом, тихо-тихо, одними губами: «Саня, помоги!» Санька подскочил на кровати. Сердце бешено колотилось. Человек там, во сне, обращался к Саньке, звал его по имени. «Откуда он знает, как меня зовут? – лихорадочно соображал Санька. – Бред какой-то!» Санька принял ледяной душ, растёрся жёстким полотенцем, поел. Но и после завтрака тоненькая иголочка покалывала Санькину душу. Было жутковато – а вдруг он сошёл с ума? И никому ведь не расскажешь. И в то же время нестерпимо хотелось помочь. Просит человек, именно его просит. Ну и что, что из сна. Просит ведь!
На улице Саньку окликнул одноклассник: «Сань!», – а он на секунду увидел того человека из сна. Санька моргнул. Нет, это Лёнька Бобров его зовёт. Физику списать просит. Боброву не откажешь, он каратист.
По вечерам Санька стал торопиться доделать уроки, чтобы быстрее лечь спать. Мать радовалась, а он волновался: увидит сегодня или нет?
Потом они познакомились. Боец улыбнулся и сказал: «Здравствуй, Саня!». «А вы… кто?» – набрался смелости Санька. Парень вроде удивился чему-то, а потом ответил: «А я – Ваня». «Какой Ваня?» – опешил Санька. «Иванов. Оба мы с тобою Ивановы». Он сказал это так грустно, что Саньке стало не по себе. Он проснулся на рассвете и долго ждал, пока встанет мать. На кухне, как бы между прочим, Санька спросил: – Мам, а у нас в семье есть Ваня?
– Какой Ваня? – не поняла мать. Она опаздывала на работу, а яичница, как назло, подгорела.
– Иванов, – промямлил Санька, чувствуя себя полным дураком.
– Нет, – отрезала мать.
– Может, ты его не знаешь? – настаивал Санька.
– Если я его не знаю, значит, он не из нашей семьи. В своей семье я, слава богу, всех знаю!
Мама даже немного обиделась и ушла на работу хмурая.
А Санька пошёл в школу. Там о снах размышлять некогда. В школе у Саньки одна мысль: «Как дожить до конца уроков?» Школа как минное поле, на секунду внимание ослабишь и нарвёшься на неприятности. То физичка, то математичка, то немка, то Бобров с компанией порядки свои навязывает, то девчонки друг против друга интриги плетут. Конечно, есть такие люди, которым по фигу и физичка, и Бобров, и интриги. Вон, Вовка-ботан живёт себе в своём параллельном мире, как будто его нет в классе, и класса для него нет. А Санька так не умеет. Саньке приходится приспосабливаться. Все силы на это уходят. Поэтому после школы он отлёживается, а мать это бесит. Она думает, что он бездельничает.
Но сегодня мать довольна и лежание на диване ему прощает. Сегодня пятница, завтра выходные начнутся и можно пока не думать о понедельнике. Мать гремит у плиты и напевает, а это значит, она в самом лучшем своём настроении. Наверное, на работе хвалили. «Сань! – кричит мама из кухни. – Сань, слышь, что скажу!» Приходится вставать и плестись в кухню. «Санечка! – это она явно подлизывается. – А ты чего утром спрашивал про какого-то Иванова? В школе задали?» Санька кивает. Ну, не объяснять же. «Сань, а ты бы у бабушки спросил, а? – предлагает мать. – Заодно варенье принесёшь из погреба. Я тесто поставила на пирожки». Санька вздыхает и идёт обуваться.
На лестнице он сталкивается с отцом, тот возвращается с работы.
– О, Санёк, а ты куда?
– К бабушке, – буркает Санька.
– Меня подожди. Вместе пойдём.
Отец не просит, он приказывает. Приходится ждать. Отец выходит в полной боевой готовности – с ведром, в котором лежат сетки-авоськи и тряпичные варежки. Санька ненавидит эти хозяйственные походы. Не дай бог одноклассники увидят, засмеют ведь.
– Молодчина, Санёк, что бабуле помочь собрался, – похвалил отец. – Сейчас мы с тобой в четыре руки быстренько.
– Чего в четыре руки?
– Погреб почистим. Один я бы не справился. А так мы с тобой живо там порядок наведём.
– Может, завтра? – уныло тянет Санька.
– Завтра нельзя. Бабуле ждать надоест, она сама убираться полезет. А в её возрасте это уже опасно.
Дошли до бабушкиного дома. Как Санька и боялся, во дворе сидела компания из его школы. Нет, ну до чего обидно. Мало того, что у его семьи нет ничего такого, чем можно гордиться – ни джипа, ни шмоток, так ещё и в дурацкие ситуации попадает постоянно. Вот сейчас, с этим оцинкованным ведром и отцом, который даже от мазута не отмылся после работы, Санька становился посмешищем всего класса и чувствовал это. А ведь ему ещё погреб чистить у них на глазах. Может, у бабушки отсидеться? Сделать вид, что ему плохо стало? Санька зашёл в подъезд с твёрдым намерением спрятаться за стенами бабушкиной квартиры.
Бабушка как всегда кинулась обниматься и причитать, как быстро дети растут. А чего он там вырос за два дня? Она же к ним позавчера приходила. Угощать начала, как обычно. Но отец отказался: «Потом, когда из погреба вернёмся. А то после чая в погреб лезть тяжелее». Ну вот, пора. Санька только начал вполне правдоподобно зеленеть и сползать по стенке, как в дверь позвонили. Вовка ввалился в крошечный коридорчик и жизнерадостно загорланил:
– А я смотрю – ты идёшь. В погреб, что ли? Ну, пошли, помогу.
Санька делал ему знаки глазами, выталкивал на площадку, но Вовка не замечал. Наконец Санька выдавил: – Там наши тусуются.
– Кто? – не понял Вовка.
– Ну, Бобров там, Снежкова…
Вовка искренне удивился. – Да какие же они наши? Верховный гоблин со товарищи. Пошли давай! Варенья-то дашь попробовать?
Саньке пришлось пойти. Он старался не выглядывать из погреба, делать всю работу внутри, а Вовка пусть бегает с ведром на помойку, если ему так хочется. Отец был доволен и всё повторял, какой у него помощник вырос. Санька морщился, но в глубине души ему было приятно.
Наконец уборка закончилась, они набрали банок с вареньями и соленьями и пошли к бабушке. Она усадила их пить чай за уже накрытый стол и расспрашивала отца, всё ли в порядке в погребе. Саньку это всегда коробило. Что за мелочные интересы у родителей, всё какое-то бытовое, некрасивое. Полное отсутствие романтики. Он дождался паузы в разговоре и спросил:
– Ба, ты не знаешь, у нас в семье есть Ваня?
– Какой Ваня? – вздрогнула бабушка.
– Да хоть какой-нибудь. Иванов, – пожал плечами Санька.
Бабушка побелела. Руки её задрожали, и чашка стала выбивать дробь о блюдце.
– Мам, ты чего? – испугался отец. – Валидолу?
Бабушка не отрывала взгляд от Саньки, который уже и сам был не рад, что спросил. Он понял, что Ваня у них в семье есть. И что с этим связана какая-то история. И он, Санька, эту историю нечаянно напомнил. И теперь придётся самому её узнать. А он прекрасно жил себе, не зная никаких тёмных историй. И кто его только за язык тянул!
– Саша, а почему ты спрашиваешь? – Бабушка смотрела, как будто она увидела привидение.
– Так, просто. Интересно стало, есть ли у нас в родне Ваня Иванов, – ответил Санька, не поднимая глаз.
– Ты что-то о нём знаешь? – бабушка замерла.
– Ну… – Санька замялся. Про сны рассказать – засмеют. – Нет. Значит, нет у нас в семье Вани Иванова? – наигранно спросил он.
– Нет. Уже, – прошептала бабушка.
– А был? – удивился отец. – Что-то я не знаю такого.
– Был. – Бабушка с усилием произнесла. – Твой дед.
Отец присвистнул.
– Вот-те на-те! Всю жизнь жил, а оказывается, деда своего не знаю. – Отец выглядел до того обескураженным, что Саньке стало его жалко. – Это по отцовской, что ли, линии? А Пётр Данилович мне тогда кто?
– Дед, – выдохнула бабушка. – Но он на твоей бабушке женился, когда твой папа уже в школу пошёл. Он твой дед, он тебя вырастил. Он даже фамилию бабушкину взял.
Вовка ёрзал за столом. Неловко оказаться в эпицентре семейного землетрясения, а похоже к этому всё идёт. Вовка встал. – Пойду я. Мне алгебру ещё делать.
Санька был рад, что он ушёл. Разговор получался непростой. Бабушка волновалась так, словно Санька спрашивал о страшной тайне. А в чём тайна-то? Мало ли кого отчимы вырастили. Да половину человечества.
– Мам, а ты его помнишь? – спросил отец.
– Ну как я могу его помнить? Он на войну ушёл, когда твоему отцу три месяца было. А мы с папой познакомились в институте.
– Дед… погиб? – отец достал таблетку валидола и для себя.
– Пропал. Жена ждала. А потом перестала о нём говорить, чтобы прошлое не ворошить. Чего ребёнку лишний раз напоминать такое. – Бабушка заплакала. – Саша, откуда ты о нём узнал? Скажи нам, что с ним случилось?
Санька растерялся. Взрослые почему-то считают, что ему известно больше, чем им. Но он сам впервые слышит об этом Ване. Прадедушке Ване. Как то есть прадедушке?! Боец из снов был совсем молодой, лет двадцати. Чушь какая!
– Ба, а фотография его есть у тебя?
Бабушка растерянно посмотрела на шкафы. – Не знаю, Сашенька. Я поищу.
Чай допили молча.
По дороге домой Санька нёс авоськи, и его совсем не волновало, как посмотрят на него знакомые. Тяжёлые сетки с банками варенья врезались в ладони плетёными ручками, но Санька этого не замечал. Понять бы, что с ним происходит? Что-то странное вошло в его жизнь с этими снами. И это странное стало управлять его жизнью. Санька был и напуган, и заинтересован. Хотелось скорее уснуть, чтобы спросить у человека из сна, тот ли он Ваня, о котором говорила бабушка. Дома Санька быстро переоделся и нырнул в постель.
– Саня, – мать заглянула в комнату. – Ты не заболел? Ужинать будешь?
– У-у, – промычал Санька и укрылся с головой.
Мать осторожно прикрыла дверь, и Санька услышал, как она звякает чем-то в кухне. Отца кормит. Санька зажмурил глаза, но сон не шёл. Он слышал, как разговаривали родители, как голосил телевизор, как наступила тишина, которую изредка нарушал скрип пола. Отец курить ходил. Тоже уснуть не может. «Да уж, уснёшь тут, когда бог знает что происходит», – подумал Санька и провалился в сон.
Сегодня вода золотилась на солнце, скала нависала над морем, и люди, – Санька впервые заметил, что кроме Вани здесь ещё очень много людей, – напряжённо вглядывались в горизонт. Санька услышал, как едва слышно Ваня произнёс: «Транспорт ждут». «Какой транспорт?» – не понял Санька. «Известно, какой, – Ваня усмехнулся. – Домой хотят. Жить хотят». «А ты?» – испугался Санька. «И я хочу. Ой, Саня, так жить хочется!» – Ваня криво усмехнулся. Саньке стало страшно. Он поспешно спросил: «Ваня… Иван! А ты мой прадед?» – и сам смутился глупости сказанного. Ваня кивнул. «Выходит, Саня, что так». Вдруг заухало, загрохотало. «Где ты? – прокричал Санька. – Как тебе помочь?» Небо потемнело, уши резал противный звук скрежещущих по скале пуль. Совсем рядом. Страшно близко. «Где ж мне быть? – удивился Ваня. – На тридцать пятой. Найди…» Всё завыло, потом смолкло. Санька видел, как коршунами налетают самолёты, как краснеет вода в море, как Ваня, не обращая на него внимания, тащит на себе куда-то вниз раненого солдата. Но всё это происходило уже в абсолютной, звенящей тишине.
Санька проснулся от того, что мать трясла его за плечо. Он сел на кровати. Мама раскрывала рот, но слов не было слышно. Появился в дверях отец, покачал головой. Мать трогала Санькин лоб, смотрела его горло, плакала. И всё это – беззвучно. Отец положил на кровать Санькины вещи, и Санька понял, что надо одеваться. Он оделся, родители вывели его из квартиры за ручку, как маленького, и повезли куда-то. В больницу. Заспанная тётка-врач что-то записывала с маминых слов. Саньке подумалось, что его жизнь стала похожа на телевизор с выключенным звуком. Больничная тётка всполошилась, убежала и вернулась с высоким грузным и тоже заспанным врачом. «Чего это они все тут сонные?» – удивился Санька и посмотрел в окно. Чернота. Значит ещё ночь. Зачем его привезли? Он позволял себя сгибать, ощупывать, стучать молоточком, слушать пульс. Врач заинтересованно разглядывал его, как редкое животное. Санька послушно выпил жидкость в стаканчике, не почувствовал ни вкуса, ни запаха. Врач звонил по телефону и, наверное, зачитывал кому-то записи дежурной тётки о нём, Саньке. Ну и пусть. Пусть делают, что хотят. Саньке всё равно. Он улёгся на кушетку досмотреть сон и закрыл глаза.
Сна не было. Была холодная пустая темнота. Санька очнулся от того, что его снова тормошили. Теперь врачей было много, полная комната. Мать плакала, отец сидел бледный и держал её за руку. Саньку снова крутили, вертели, смотрели язык, стучали по коленкам, и всё это вызывало у врачей непонятную радость. Санька покорно, как марионетка, выполнял их просьбы. Сначала он не мог понять, чего от него хотят, но потом пожилой задумчивый врач стал писать ему записочки, и Санька выполнял написанное. Саньке понравился этот доктор. Он вызывал доверие. То ли своей сединой, то ли спокойными умными глазами, то ли чем-то ещё, что невозможно уловить, но врач Саньку успокаивал одним своим присутствием. Врач написал вопрос: «Что вы слышите?» Санька написал ответ: «Ничего». «Совсем ничего?» – «Тишину», – подтвердил Санька. Врач покивал и пошёл разговаривать с родителями. Мама написала Саньке записку: «Тебя кладут в больницу. Мы придём утром. Любим тебя. Держись!» Санька кивнул. Родители ушли. Саньку отвели в отделение, дали пижаму и уложили спать. Утром его подняли, мерили температуру, брали анализы, обследовали на каких-то аппаратах. Приходили врачи, чаще всех заходил седой задумчивый доктор, с которым он переписывался. Санька безропотно и безразлично всё выполнял, надеясь скорее лечь спать. Спать хотелось невыносимо. Но снов больше не было. Санька проваливался в чёрную пропасть, отключался. Не было ни моря, ни Вани, ничего.
Потом вернулся звук. Резко, так, что по ушам резануло. На Саньку вдруг обрушились разговоры соседей, шум телевизора, лязг и голоса из коридора. Он зажал уши руками и застонал. Мальчишка с соседней койки выскочил в коридор и заорал: «Он слышит! Он слышит!» В палату снова набилось полно народу, теперь кроме врачей здесь были ещё и любопытные больные из других палат. Санька занырнул под одеяло. Пришёл седой доктор и всех разогнал, а Саньку отвёл в ординаторскую.
– Да, напугали вы нас, молодой человек.
– Я сам напугался, – буркнул Санька и впервые почувствовал, что произошло что-то непонятное, и это и вправду было страшно.
– Редкое явление. Контузия. Как это вас угораздило?
– Контузия? – не поверил Санька.
– Представьте себе. Незаурядный случай. Поделитесь опытом.
Санька молчал. Рассказать, что война приснилась и его оглушила? В дурдом отправят. Соврать? А что тут придумаешь? И зачем?
– Я не знаю, как это вышло, – выдавил наконец Санька.
Врач понимающе улыбнулся. – Значит, не знаете? Ну-ну. Что ж, идите в палату, вам нужно больше отдыхать.
Родителям разрешили навещать его, и Саньке казалось, что мама тут живёт. Она всё время хлопотала и щебетала, пытаясь его отвлечь от переживаний, как она думала. А ему хотелось тишины. Но в больнице тишины не бывает. Потом он сообразил попросить принести ему телефон и наушники, и отгородился от посторонних звуков. Необходимо было подумать, вспомнить, что ему снилось перед тишиной. И он вспомнил. Ваня на какой-то тридцать пятой. Что это за тридцать пятая? Где она? Ваня сказал: «Найди». Как найти, не зная ничего, кроме номера? Что это может быть? Воинская часть? Высота? Километры? Нет, тогда было бы «на тридцать пятом». А он точно помнит, речь о тридцать пятой, о ней. Кто она? Вернее, что она? Где она? Как узнать? И тут же в голове мелькнуло: «Вовка! Вовка должен знать! Он же военной историей больной». Санька набрал номер.
– Привет! – сказал телефон придушенным Вовкиным шёпотом. – Что случилось?
– Вован, не спрашивай, потом расскажу. Скажи только, говорит ли тебе о чём-то название «тридцать пятая». Ну, в смысле войны?
– Шутишь? – Вовка перестал шептать. – Да там до фига чего тридцать пятого было! Подробнее скажи. Что ещё знаешь?
– Ну… Что ещё? Море вроде было.
– А, ну так это тридцать пятая береговая батарея, – поставил диагноз Вовка.
– Это что? – Саньке Вовкина абракадабра ни о чём не говорила.
– Севастополь. Вторая героическая оборона. – Вова почему-то обиделся. Он считал, что все должны знать то, что он знает.
– А подробнее, Вов?
– Подробнее не могу, у нас вообще-то контрольная. Я тебе после уроков позвоню.
– Лучше приходи, – неожиданно для себя пригласил Санька.
– Приду, – согласился Вовка. – Адрес скинь. – И отключился.
Санька отправил ему сообщение с адресом и задумался. Какая контрольная, выходные же? Ботаник, он и есть ботаник. Жди теперь, пока ему учиться надоест. Ладно, попробуем без Вовки. А если посмотреть в интернете? Санька набрал в телефонном поисковике «тридцать пятая береговая батарея», и принялся читать. Да-а, теперь ясно…
Вовка примчался после уроков. Как обычно взъерошенный и в разных носках. Сегодня это Саньку не раздражало.
– Совсем заучился? – сочувственно спросил он. – Ни выходных, ни проходных?
– Так среда же, – оправдывался Вовка.
Санька засмеялся.
– Мам! – крикнул он. – Какой сегодня день?
– Среда, – удивлённо отозвалась мать из коридора.
– А разве не воскресенье? – растерялся Санька.
Мать покачала головой. Ой, беда, беда. Да что ж это за возраст такой? И контузия эта – ну вот откуда она взялась? Не иначе как подрался и не говорит. Она снова уткнулась в вязание.
Вовка днями не интересовался. – Сань, а тебе зачем тридцать пятая-то? С чего тебя батареи заинтересовали?
– Прадед у меня там воевал.
– Круто! – У Вовки всё, что про войну, круто. – Погиб или эвакуировался?
– Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только, что он там был. – Санька вздохнул. – Что делать, Вов?
– Искать.
– Как искать? Ты представляешь, сколько Ивановых было на той войне?
– Как все ищут. В архивах военных. Ты на тридцать пятую-то написал?
– Нет. А что писать? – Санька растерялся. – Их там 80 тысяч бросили, разве найдёшь?
– Дурак, что ли? – Вовка рассердился. – Их же в плен брали, документы на них заполняли. Может, он эвакуироваться успел. Может, погиб как герой. И что, что 80 тысяч, у тебя-то прадед один.
– Четыре, – поправил Санька.
– Что четыре? – не понял Вовка.
– Четыре прадеда у человека.
– Вот именно! – заорал Вовка. – Всего четыре, и тех не знаем. Давай, пиши на тридцать пятую. Пиши в архивы. Ищи.
Санька вспомнил, как Ваня во сне сказал ему: «Найди». Может, он про это говорил? Найди меня, память обо мне найди. Плохо ему, видно, там. Без памяти-то. У Саньки что-то закружилось в голове: память, вспоминать, помянуть. Он закрыл глаза.
– Ты чего? – испугался Вовка.
– Ты, Вовочка, иди, – выпроводила его вошедшая в палату мать. – Устал Саша.
– Иди, – согласился Санька. – Я ничего. Я полежу немного. Спасибо, Вован!
Вовка ушёл. Мать тоже ушла. Думала, Санька спит.
Пришёл седой врач. Сел рядом и долго смотрел на Саньку. Потом сказал:
– Вы же не спите, молодой человек, и мы с вами оба это знаем.
– И что? – спросил Санька, открыв глаза.
– Ничего, – пожал плечами доктор. – Просто если мы с вами не установим причину вашей болезни, боюсь, вам поставят неправильный диагноз. И будут лечить мозги. А они у вас совершенно здоровы.
– Откуда вы знаете? – не удержался Санька.
– Уж вы поверьте моему опыту, – улыбнулся врач.
– А что же тогда у меня за болезнь?
– Вот это я и хотел бы узнать, – сказал доктор, выходя из палаты. – Как надумаете побеседовать, милости прошу.
«Не дождётесь!» – подумал Санька. Я расскажу, что мне война снится, а потом что? Лечить начнут? Скажут, в стрелялки переиграл? Или ещё что похуже. Никому ничего нельзя рассказывать, решил Санька. И тут же, вопреки логике, почему-то пошёл в ординаторскую и всё рассказал седому врачу. Про сны, про Ваню, про 35-ую береговую батарею. Доктор кивал, словно давно уже обо всём догадался.
– Вот и славно, – сказал он. – Завтра мы вас выпишем.
– Домой? – удивился Санька.
– Конечно, домой. Вы человек здоровый, незачем больничное место занимать.
– А… контузия? – осторожно спросил Санька, боясь, что доктор передумает.
– Бывает. – Врач развёл руками. – Ничего не поделаешь, острый приступ прорастания.
– Чего приступ? – Саньке показалось, что он ослышался.
– Синдром Касторской*. «Почему же мне снится война, на которой я не был?»
Санька с подозрением смотрел на доктора – тот сам-то с головой дружит? Приступ прорастания, с ума сойти.
– Я не псих? – спросил Санька. – Это нормально?
– В смысле, нормально ли, что вам снится война? Это закономерно. «Ребятам, родившимся после войны, за нас отоснятся военные сны». Борис Вахнюк,** кажется, сказал. Память предков.
– И что мне теперь с этим делать? – закричал Санька. – Всю жизнь во сне войнушку смотреть?
Доктор вздохнул. – Жить. Вам теперь с этим жить. Это не войнушка. Это война. Ищите прадеда. Найдёте – полегчает.
– Спасибо, – проворчал Санька. – А можно мне сегодня домой?
– Идите, – отпустил врач. – Родители пусть встретят.
Санька пошёл собирать вещи. Мать засуетилась, побежала советоваться с врачом, вызвала отца. Саньке было непонятно, зачем всё это. Обычно они не носятся с ним так. Напугались, когда он оглох. Мама сказала, Санька тогда кричал сильно во сне, а когда она его разбудила, он ничего не слышал. «Ещё бы! – подумал Санька. – Оглохнешь после этих взрывов».
Родители и дома продолжали суетиться вокруг него, как будто он приехал издалека и ненадолго. «Конечно, я же у них один! – осознал вдруг Санька. – У них кроме меня никого». Он впервые понял, что никого – это совсем никого, совсем. Пусто. «А у Вани были братья и сёстры?» – подумал он.
Вечером его зашла навестить бабушка. После долгих расспросов о здоровье она вытащила из сумочки свёрток. Санька почувствовал, как внутри всё напряглось, он сразу догадался, что в этом свёртке. Бабушка достала старые фотографии с ажурными краями. Даже не чёрно-белые, а какие-то коричнево-жёлтые фотографии, привет из прошлого века. Семьдесят лет лежали и даже больше, а вот всё можно разглядеть – и как одевались, и какие причёски носили, и как в глаза фотокамере смотрели. Санька перебирал фотографии и вдруг отложил одну. «Это он. Это Ваня». Бабушка ахнула: «Откуда ты знаешь?» Отец молча разглядывал снимок.
– Я его вижу. Во сне, – признался Санька.
Мать заплакала. Отец, так же молча как фотографию, рассматривал теперь сына. Бабушка выловила из сумки валокордин и капала его себе в чай. Санька видел, что они напуганы, потому что не знают. Не знают, что было. И он рассказал. Как защищался окружённый Севастополь. Как адмирал Октябрьский передал командованию, что воевать больше некому и покинул осаждённый город. Как осталось восемьдесят тысяч бойцов и среди них Ваня. Как они сражались. Как выживали без воды, еды, боеприпасов и лекарств. Как не могли их забрать наши корабли. Как море в Казачьей бухте было красным, а скалы – чёрными от крови. Как до последнего патрона отстреливалась 35-ая береговая батарея. Как они ходили в атаку без оружия и голыми руками дрались. Как обессилевших, потерявших сознание, их захватили в плен. Как колонну пленных вели по Крыму, и когда голова этой страшной змеи уже вошла в Бахчисарай, хвост ещё был в Севастополе. Как из немецких концлагерей после Великой Победы этих заключённых перевели в советские лагеря. Как их судили за измену Родине – их, преданных Октябрьским и Петровым, и защищавших Родину до самого конца. Как их не брали на учёбу и работу из-за трёх слов «госпроверку не прошёл». Как они отказывались от своих семей, чтобы не ломать жизнь близким. Как их величайший подвиг стал их позорнейшим клеймом. Санька говорил и говорил, захлёбываясь в словах. И когда он всё это сказал, ему стало легче. «И я не знаю, как с этим жить, – закончил он жалобно. – И я не знаю, что делать».
– А Вовка куда письма послать сказал? – спросил отец. – Садись, пиши. Вот и компьютер твой сгодится.
Первый раз они все вместе вот так сидели. Объединённые одной болью и одной целью. Впервые Санька почувствовал, что они семья. И что семья – это больше, чем здесь и сейчас. Гораздо больше. Семья – это и есть то, чем можно гордиться. Это нельзя купить как джипы и другие вещи. Потому что семья – это люди, память, род. И у него, у Саньки, это есть. И это главное.
В эту ночь ему приснился Ваня. Он был ранен, Санька это понял. Скорее почувствовал, чем услышал, как Ванины запекшиеся губы произнесли: «Спасибо!». Он с трудом пожал Саньке руку. И больше уже не снился никогда.
А потом всё как-то затянулось, зарубцевалось. Санька почти забыл. Он спешил в школу, он теперь считай жил там. А что школа? Это же не минное поле. Хочешь – учись. Санька хотел. Иногда он задумывался: «А кем бы стал Ваня, на кого бы он стал учиться?» И от этих мыслей Саньке хотелось учиться за пятерых. Оказалось, что и физичка, и математичка, и немка ничего против него лично, против Саньки Иванова, не имеют. Они по-своему стараются как лучше, это их работа. Санька даже жалел их немного, ведь не все ученики такие, как Вовка. С Вовкой они часто разговаривали и вместе что-то изобретали. Однажды Бобров обозвал Вовку при всём классе и Санька спустил его с лестницы. Подумаешь, каратист. Санька как-то сам не заметил, когда перестал бояться. Иногда по дороге из школы он заходил в церковь зажечь свечи, чтобы Ване и остальным прадедам, которых Санька не помнил, было светлее.
И вдруг пришёл ответ. Из архива. Отец взял отпуск. И сказал, что Саньке придётся пропустить школу. И они поехали. К прадеду. В Севастополь. С поезда они сели в автобус. И всё боялись проехать, но водитель сказал, что Казачка в самом конце. Он остановился между остановками и объявил: «Тридцать пятая!», и все в автобусе затихли и с пониманием смотрели на них. Санька и отец перешли дорогу и увидели Пантеон. Экскурсоводы повели их по руинам. Они спустились по винтовой лестнице на 27 метров, туда, где были тогда бойцы. Внизу было тускло и сыро. И Санька узнал это место. Он видел его не раз. Восковые слезинки свечей у стены Памяти падали в песок красными пятнами. Как кровь на раненой крымской земле. А когда они вышли из музея, Санька смотрел на парней и девушек в купальниках, которые танцевали на крышах машин*** здесь, на этой огромной могиле, и не осуждал их. Он понимал, что они просто ещё не знают, где лежат их прадеды. Просто в них это ещё не проросло.
***
*Касторская Елена – выпускница лицея-интерната г. Бийска Алтайского края. Автор стихотворения «Почему же мне снится война, на которой я не был?»
**Вахнюк Борис – автор стихотворения «Солдатские сны» («Мне что-то не снится война на войне»).
***Летом 2010 года напротив входа в музей на руинах 35-ой береговой батареи, где находятся не погребённые останки воинов Великой Отечественной, проходили дискотеки шоу «Автоэкзотика».