Автор: Александра Анеринко
Фотография: Leah Zawadzki
Баба Тоня жила на втором этаже, а Саша на третьем. Встречались они не так чтобы часто. Иногда, когда мама возвращалась вместе с Сашей из магазина и поднимались к себе, дверь на лестнице второго этажа открывалась, и оттуда вылезала голова старушки. Она вежливо здоровалась с ними. Саша застенчиво пряталась за маму, пока взрослые разговаривали, но время от времени с любопытством пыталась разглядеть между маминых ног, что находится за дверью. Из квартиры никогда не доносилось никаких звуков.
— Одинокая… — говорила про соседку мама.
Саша не знала, что это значит, и почему это произносится с долей жалости.
Порой, когда старшая сестра уходила в школу, а Саша оставалась с мамой, та внезапно начинала быстро собираться, потом брала Сашу за руку, они шли на второй этаж и звонили в ту самую дверь.
— Веди себя хорошо! Бабе Тоне не мешай! Поняла? — строго произносила мама, подталкивая растерянную девочку в распахнутые руки старушки, и быстро уходила.
— Не беспокойтесь, Людочка, все будет в порядке!
— Я постараюсь вернуться скорее! — на ходу выкрикивала мама.
Она больше не оборачивалась, быстро-быстро скрываясь в пролете между этажами.
Саша не успевала понять, что произошло. Привычная обстановка сменялась совсем другой, с другими запахами, вещами и даже цветом. Она удивленно переводила взгляд с закрывшейся позади нее двери, на халат в цветочек, к которому ее прижимали теплые руки.
Баба Тоня была неспешная и спокойная. В ее маленькой квартире было всегда аккуратно, прибрано и тихо. Нарушали тишину только непонятные звуки, доносившиеся с кухни. Там что-то булькало и еле слышно шкворчало. По дому разносился мягкий, сладкий, совсем незнакомый Саше запах.
Старушка отводила гостью в единственную комнату и удалялась на кухню. Саша сидела на кушетке и разглядывала все вокруг. Перед кроватью было трюмо с большим зеркалом, сбоку, у противоположной стены стоял шкаф, откуда на девочку сверху смотрел зеленый плюшевый крокодил Гена. Если провести пальцем по игрушке, то она окажется шороховатой и упругой. В углу стоял столик с проигрывателем и пластинками. Девочка делала несколько шагов по комнате, а потом тихо садилась обратно на кушетку, лицом к входной двери, и не двигалась. Руки она старалась держать поближе к себе, чтобы случайно ничего не тронуть, и вести себя хорошо, как сказала мама. Игрушек кроме крокодила в комнате не было. Саша молчала, еле слышно тикали часы, из кухни доносился звук скрипящих половиц. Становилось очень одиноко.
— Мама… — тихо произносила девочка и по щекам текли слезы.
Когда возвращалась баба Тоня, Саша старалась не показывать, что плачет, опускала голову и разглядывала сандалики.
— Хочешь поиграть? — спрашивала старушка и высыпала на кушетку из резной деревянной шкатулки драгоценности.
Саша перебирала маленькими пальчиками большие разноцветные бусы: розовые, белые, ярко-красные. У мамы таких не было. Под бусами блестели кольца с гладкими, крупными камнями. Саша надевала их на пальцы и представляла себя принцессой. Когда это надоедало, она снова разворачивалась лицом к входной двери и ждала маму. Иногда от долгого взгляда на дверь, глаза начинали сами собой закрываться.
— Плачешь все еще? — голос старушки, внезапно раздавался совсем близко.
Саша часто моргала и терла кулачками глаза.
— На, скушай.
Она протягивала маленькую ложечку мёда, в которой переливалось солнце. Саша послушно проглатывала его.
— Засыпай, — мягкие руки укладывали на кушетку и укрывали тяжелым, теплым одеялом.
Саша разглядывала пылинки, кружащиеся в залитой солнцем комнате. Они медленно танцевали, поднимаясь и опускаясь под слышную только им мелодию. Солнце постепенно становилось другим, желтым и тягучим как мед. И, наверное, таким же вкусным.
Просыпалась Саша часто в своей кровати. Иногда только она просыпалась перед самым приходом мамы, еле сдерживая желание закричать и заплакать, бросившись в ее руки.
— Хороший ребенок, — говорила баба Тоня, — тихий.
Когда Саша вместе с сестрой шли гулять во двор, дверь второго этажа иногда открывалась.
— Девочки, подождите!
Саша останавливалась, а Настя на секунду покрепче сжимала ее руку.
— На, держите! Угостите детей во дворе.
Саша удивленно поднимала голову от знакомого халата в цветочек, до рук, которые протягивали петушков на палочке.
Яркие, золотистые, переливающиеся на солнце, они делали их с сестрой на некоторое время королевами двора.
— Угощайтесь! — раздавала лакомства Настя.
— Откуда у вас столько? — дети выхватывали угощения и тут же облизывали карамельки.
— Баба Тоня дала, она живет в нашем доме.
— Я буду чаще приходить в ваш двор, у вас есть баба Тоня! — доносился чей-то смех.
Саша облизывала хвост петушку и жмурилась от удовольствия.
— Давайте куколок сделаем! — предлагал кто-то и все сразу срывались и бежали на лужайку перед домом.
Руки были измазаны соком одуванчиков из которых делали куколок и сладкой карамелью.
— Надо лужу найти, чтобы волосы завить! — все тут же рассыпались по двору в поисках воды.
Куколки делались из двух одуванчиков и палочки, которую доставали из петушка. Снизу была желтая юбочка, а сверху голова — тоже цветок одуванчика, только стебель разрывался на тонкие полосочки, в виде волос. Потом их полоскали в луже и куколка приобретала красивые длинные кудри.
Саша размахивала куколкой в одной руке и недоеденным петушком в другой, и вместе с детьми бегала по двору. Домой все возвращались с черными руками, испачканными коленками и измазанными в сладкой карамели, но счастливым лицом.
— Саша, поторопись, — мама устало оглядывалась назад, понимаясь по лестнице с тяжелыми пакетами после магазина.
Саша плелась еле-еле, то и дело норовя внимательно рассмотреть интересные картинки, нарисованные на стене. На втором этаже она вдруг остановилась.
— Мама, а баба Тоня дома?
— Она умерла, — произнесла мама, запыхавшись.
Саша осталась стоять, ноги вдруг перестали двигаться. Из-за двери не доносилось, как обычно, ни звука.
— Умерла? — тихо и растерянно произнесла девочка.
Это слово нельзя было произносить ни в коем случае вслух. Оно страшное. Наверное, самое страшное из всех.
«Поклянись, иначе умрешь!» — произносили старшие девочки во дворе.
Даже думать об этом было нельзя, вдруг оно сбудется.
— Ну, ты идешь? — донесся раздраженный мамин голос откуда-то сверху.
Саша, спохватившись, побежала наверх. В коридоре стояла обувь сестры, которая пришла из школы, и Саша тут же понеслась к ней.
— Баба Тоня… — неожиданно слова стало трудно выговаривать, — умерла…
Настя несколько секунд внимательно смотрела в лицо сестры, потом резко вскочила и побежала на кухню:
— Мама! Баба Тоня умерла?
— Да, — произнесла мама отрывисто, она разбирала сумки.
— Когда?
— Давно уже, сын ее приезжал похоронить.
— Почему ты нам не сказала? — голос сестры зазвенел.
— Вам то зачем это знать? Еще плакать будете, — удивленно произнесла мама и тут же добавила, — идите руки мыть, обедать пора.
День был для Саши странным, он словно разделился на две части. Саша бегала и играла и внезапно останавливалась, когда вспоминала, что бабы Тони больше нет.
Перед сном мама как всегда прочитала книгу, погасила свет и укрыла Сашу одеялом.
— Заснешь? — спросила она.
Саша помотала головой. Говорить не хотелось.
Когда люди умирают, по ним ведь плачут? Смеяться и веселиться нельзя, а она сегодня веселилась…
Мама устало вздохнула и присела на край кровати.
— Закрывай глаза.
Саша закрыла глаза. Спать не хотелось и она попыталась вспомнить лицо бабы Тони, но внезапно не смогла. Перед глазами стоял халат в цветочек, руки с морщинистой кожей и петушки. К горлу начали подкатывать слезы, и нос предательски шмыгнул.
— Ты плачешь? — нахмурилась мама.
Саша вытерла кулачком щеку и замотала головой.
— Почему? — мама внимательно всматривалась в лицо дочери.
— Ты из-за бабы Тони, что ли? — фыркнула вдруг она и резко встала с кровати. — Придумала тоже…
Уже в дверях мама снова остановилась, обернулась и произнесла:
— Тебе же там никогда не нравилось?
Саша ничего не ответила, отвернувшись к стене.
Сон не шел. Она вглядывалась в свет, падающий на пол с улицы сквозь занавески, прислушивалась к тихим голосам, доносящимся из соседней комнаты. Все было сегодня словно по-другому. Вдруг подумалось, а что если баба Тоня смотрит сейчас на нее, как дух или приведение. Вдруг она сейчас тут? Саша начала оглядываться. В комнате было темно, с полки на нее блестящими глазами смотрели игрушки. Как там крокодил Гена? Он один сейчас и ему страшно… Саша снова заплакала.
Дверь открылась, и тихо зашла сестра. Она переоделась в пижаму, залезла под одеяло на соседнюю кровать и внезапно резко повернулась к Саше.
— Ты плачешь, — утвердительно сказала она. — Мама сказала из-за бабы Тони.
Сестра замолчала и стала смотреть в потолок. Саша пыталась сдержать слезы и внезапно начала икать.
— Ну и глупая же ты! Маленькая и ничего не понимаешь в жизни! — раздраженно выпалила сестра.
Саша удивленно раскрыла глаза и замерла.
Чего она не понимает? Может, нельзя было тогда перед дверью произносить то слово вслух? И теперь она тоже умрет? Мысли крутились в голове одна за другой, пока Саша выжидательно смотрела на сестру.
— Сама глупая — наконец произнесла Саша обиженно, не дождавшись ответа.
— Глупая, она же была для нас посторонним человеком, а ты ревешь, — произнесла наконец сестра назидательным тоном и отвернулась к стенке.
Наступила тишина.
Саша перестала плакать и медленно закрыла глаза. Перед глазами почему-то стояла ложечка меда, в которой переливалось солнце.