Автор: Екатерина Федорова
Фотография: Евгения Валла
Вот и он, июнь. Наверное, это мой самый любимый месяц.
В июне начинается лето. В июне когда-то началась я. Солнце жесткое, колючее, как застежки Эдипового хитона. Жара выстукивает в ушах по-летнему частый ритм. Мир тает, точно карамель. Цена помидоров-огурцов упала, а тени – наборот, резко возросла. Пронзительные голоса торговцев процарапывают плотный, слежавшийся от духоты воздух. Разложенные меандром рыбины пахнут взволнованно: морской росой, купанием.
Прокопий в сладчайшем раположении духа. Восторгается то ли рыбой «мурмура» за 10 евро килограмм, то ли кудреглавой девушкой-корой в шортах с высокой талией и плесницах.
– Кукла! В моем вкусе! Настоящая красавица!
Прокопий как настоящий философ не отделяет великого от малого. Все в нашей жизни равноценно, равнозначно.
Старая монахиня с подвязанной апостольником нижней челюстью придирчиво, по одному, выбирает яйца. Понтийка возит по рядам передвижное кафе в тележке из супермаркета: водка «Хлибний дар», дешевое виски плохого карего цвета, кофе, бутылки с холодной водой и бублики.
На прилавке – объемные мясные помидоры. На табличке подписано: «курчавые».
– Положи мне еще два курчавых, – просит пожилая гречанка Манолиса.
– А что это значит – курчавые? Большие? Сладкие? – спрашиваю у нее.
– Курчавые значит курчавые, – с основательной улыбкой погребального сфинкса объявляет гречанка.
Рог фруктового изобилия пошел трещинами. Что поделать, не вместил. Амброзическая клубника по шесть евро за ящик, персик – «лукум» по полтора, абрикос – по евро, «столько же он стоил и на дереве». Сладкие мелкие дыни – «из деревни. пешком пришли».
Манолис стоит в архаичной позе «левая нога вперед». Осанка – как у Агамемнона. «Словно бык среди стада телят». Он выпил ракию, закусил вареной козой и теперь медитирует. К нему подходит старичок с ноготок с актуальной летней прической а-ля облетевший одуванчик, берет помидор и поясняет:
– Это не для еды! Это на закуску. Сколько я тебе должен?
Манолис воздвигает брови, выложенные на его каменном лице густой микенской кладкой.
– Уходи! Чтобы глаза мои тебя не видели! Камон, Нектарий! «Сколько я тебе должен»… Впрочем, ты меня насмешил. Так что возьми еще три и уходи! Закусывай!
Агиос-стефановские стогны развернул горячий пыльный ветер. Тащусь по удлинившейся раскаленной местности к железнодорожному переходу. Вдруг меня останавливает крик:
– Мадемуазель! Погодите!
Поворачиваюсь – за мной бежит какой-то мужчина. Наверное, забыла что-то. Со мной бывает: заплачу, скажу «спасибо» и уйду без покупки.
– Мадемуазель, – говорит мужчина, лицо которого наполовину закрыто блестящими солнечными очками, как маской. – Вы меня не помните?
– Нет…
– Пожалуйста, присмотритесь… Может, все-таки вспомните?
Глядясь в очки, перетряхиваю память и никакой информации об этом господине там не нахожу.
– Тогда позвольте представиться… Еще раз.
Мужчина отвешивает притворный церемонный полупоклон, выдающий в нем не джентльмена, а ловеласа. Чинно представляется:
– Савва. Разведен с 2005-го года. А вас как зовут?
– Катя.
– Катя, неужели вы меня не помните? Четыре года назад вы ждали вот здесь поезда… Мы разговорились… Вы сказали, что вы из… Кстати, откуда вы?
– Из Петербурга.
– Вааау! – Савва подпрыгивает на месте.
– Бывали в нашем городе?
– Нет. Но слышал, что люди там живут хорошие. Кстати, вы замужем?
– Да.
– Тогда можете свой телефон мне не давать.
– Я как раз, – говорю, – хотела так и поступить.
– Катя, вы не подумайте, что я ко всем подряд пристаю. Я выбираю только исключительных девушек!
Хотела было возразить, но вовремя спохватилась, что мне это невыгодно.
Вместо этого замямлила, что мне пора, спешу, стоять на солнце жарко..
– Так пройдемте в тень!
После того, как я категорически отказалась пройти в тень, Савва сделал последний рывок:
– Вы знаете, моя мама…
(О, затосковал лирический герой, ну, конечно, мама, кто же еще? О, безнадежные, вечные греческие эдипы. – прим. авт.).
– Так вот моя мама была такой человек. Если ей нравился кто-то – то навсегда! Я – абсолютно такой же. Если уж мне человек понравился – это на всю жизнь!
– Савва, извините, но как вы тогда умудрились развестись с женой?
Савва ненадолго задумался. Потом пожал плечами.
– А это тут причем? С женой мы не сошлись характерами!
Таким легким, наивно-детским мир становится в июне. Будет солнце – будут и бабочки, писал Набоков. А еще будет тесный от запахов воздух, прохладная спина моря, ежегодно воскресающая, как древний бог, назойливая надежда. Ну, и кучерявые помидоры. Куда уж без них.