Депривация сна — жутчайшая из пыток, особенно если вам попался какой-нибудь новомодный «высокочувствительный» или «гиперактивный» ребенок (мой младший, похоже, решил следовать обеим модам сразу). Такие дети зачастую изводят родителей китайской пыткой каждую ночь. Только вместо прорастающего сквозь тебя бамбука, разрывающего твою плоть, эти дети используют прорастающий сквозь тебя дробный сон, разрывающий твою нервную систему в клочья. Как вам, например, идея несколько лет подряд спать циклами по 45 минут? Или хотя бы когда ребенок просыпается поесть каждые полтора часа, полчаса сосет, еще 50 минут уже забывшая как засыпать ты пытаешься уснуть обратно, и как только тебе наконец удается отрубиться, все повторяется заново. Так ты зарабатываешь себе расстройство сна и не можешь вырубиться даже когда кто-то добрый взял ребенка на прогулку, чтобы ты могла поспать. Но кто-то добрый забыл вырубить тебя доской, поэтому все тщетно. Как говорил классик, сон нейдет.
Тело как будто забыло, как засыпать: циркадные ритмы разболтались, как видавшие виды подшипники, последняя молекула мелатонина в мозгу похожа на Ждуна, не понимающего, что ему делать.
К слову о литинституте: на первом курсе нам показали фильм про Айрис Мэрдок — писательницу, которую еще в довольно молодом возрасте одолела болезнь Альцгеймера. После этого кино я на всю жизнь прониклась страхом утратить рассудок, и уже довольно скоро я его временно утратила — потому что уже во время просмотра этого кино я была беременна первым сыном, который помог мне прочувствовать, каково это, когда твоя память и прочие когнитивные способности разбегаются от тебя во все стороны, будто тараканы, когда ты включаешь свет на кухне. Со вторым сыном энтропия тупизны возросла, что было довольно катастрофичным в свете того, что я зарабатываю деньги интеллектуальным трудом. Довольно мучительно зависать над каждой строчкой, пытаясь вспомнить слово — буквально перечисляя про себя алфавит (хоть что-то я помню намертво) в надежде, что если я вспомню первую букву, она потянет за собой все остальное слово. И пока ты вспоминаешь слово, ты уже окончательно теряешь нить повествования — что там вообще я пыталась сказать, ау? Сколько раз я билась головой о стену от того, что слово вертелось у меня на языке, но когда я пыталась ухватить его за хвост — опция оказывалась недоступной.
«Неспособность вспомнить слово, и одновременно след от этого слова, хранящегося где-то глубоко в нашей памяти, называется «летологикой». Этот термин происходит от двух греческих слов: «лета» (забвение) и «логос» (слово). Летой в греческой мифологии также называют реку, воду которой пьют души ушедших из жизни, чтобы стереть из памяти все земное», — говорят, что это слово придумал Карл Густав Юнг. Перефразируя Шелдона Купера, «Ах же ты, летологика, бессердечная ты сука» — она, в числе прочего, вносит огромный вклад в то, что матери маленьких детей чувствуют себя неполноценными людьми. Про них говорят, что «весь мозг в молоко ушел», и называют их «клушами», а альтернативно одаренные мужья сетуют на то, что с женами после рождения детей не о чем стало поговорить. Дай ей поспать по-человечески, бессердечный ты дуралей, а потом уже и вспоминай, что когда-то в прошлом ты ценил в ней собеседницу.
Если вам еще недостаточно больно, у этого явления есть еще одно наименование — прескевью (от француского presque — «почти увиденное») — когда слово из активного вокабуляра вдруг становится будто мокрое мыло — его никак не получается взять в руки, оно мгновенно выскальзывает. Неисчерпаемый источник фрустрации в общем. И еще одна копеечка в копилку послеродовой депрессии — женщина не узнает прежнюю себя, ей начинает казаться, что с каждым глотком молока, который делает ее младенец, она теряет пару пунктов айкью, и это необратимый процесс. Конечно же, это не так.
И ежедневная рутина как из «Дня Сурка» — только вовсе не такая увлекательная — это тоже снижает когнитивные способности, потому что мозг получает все меньше стимулов, чтобы усваивать новое и развивать новые soft skills, не связанные с пестованием детей. Если персонаж Билла Мюррея постоянно пытался что-то изменить — и на пианино научился играть, и завоевал женщину, в которою влюблен, то в материнском дне сурка ты скорее не Билл Мюррей, а владелица отеля, в котором он жил. Помните диалог между ними:
— У вас нет дежавю?
— Ммм… Кажется нет, но я могу посмотреть на кухне.
Все еще кормя грудью, то есть находясь под воздействием всего этого окситоциново-пролактинового зелья забвения, я пошла ведущей на радио. Можно, пожалуйста, я никогда не буду пересматривать те интервью? Это какой-то рекурсивный стыд — когда, с одной стороны, он как бы финский — ты смотришь на ведущую эфира, тебе за нее то и дело неловко, но потом ты вдруг вспоминаешь, что это ты… а потом опять забываешь об этом… Хоть где-то лактационная амнезия милосердна.
А еще я честно пыталась читать книги. Установила себе букмейт, понатащила туда, как сорока, все, что блестит. От Нассима Талеба до Петровых в гриппе — в общем все, просто все. Даже в не самых наукоообразных текстах мне приходилось четырежды перечитывать каждый абзац, и смысл все равно ускользал от меня муреной в коралловых рифах. Раза четыре я покупала обычный абонемент. Пару раз — премиальный. Плюс бесплатный период. Насколько я могу помнить (в этом не уверена, опять же), до конца я дочитала только книгу Анны Старобинец «Посмотри на него» — и то на Литрессе. А букмейт в моем телефоне стоит немым укором и памятником несбывшихся интеллектуальных отправлений. Мы обязательно встретимся, слышишь меня, прости…
О господи. Я только что вспомнила то, что совершенно забыла — на три с половиной года! — в морозилке у моей мамы до сих пор лежит… моя плацента! Я решила сохранить ее на случай посадки дерева в честь сына в каком-то, по всей видимости, родовом поместье (логику уже не припомню), которого у нас, скорее всего, никогда не будет. Мама однажды уже посягала на нее со словами «а что это за кусок печени там лежит уже сто лет?». Ох, я знаю историю, где печенью (очень нежной) свекровь назвала уже съеденную плаценту.
Но знаете, все не так плохо! Во-первых, так бывает не у всех. Подарочные дети (хорошо спящие денно и нощно, не наматывающие родительские нервы на корабельный винт и поедающие паровую брокколи) — они существует, и нет, это не дети X. Во-вторых, время все лечит, это не необратимые процессы — однажды вы выспитесь, молоко капитулирует из штаб-квартиры у вас в мозгу, вы снова станете собой. Хотя нет, вы станете круче, я проверяла!
Журналистка, лауреатка Пулитцеровской премии Кэтрин Эллисон в книге «Мамин интеллект. Как рождение детей делает нас умнее» проанализировала десятки научных исследований о развитии мозга женщины, проходящей через опыт материнства. А происходит гигантский скачок в эмоциональном интеллекте, способности к многозадачности, повышается выносливость при монотонном труде, лидерские качества и много других приятных бонусов.
Если женщину не загонять как почтовую лошадь, а разделять с ней обязанности по уходу за ребенком справедливым образом, помогать ей восполнять свои ресурсы, то из этой передряги ее мозг может выйти еще более умным, чем в нее вошел (здесь могла бы быть шутка про то, что мозг, собравшийся заводить детей, умным не может быть по определению, но ее не будет, ведь дети — классненькие).
Мне хочется нежно обнять каждую уставшую маму, которая перепугана по неисчислимому множеству причин, вкупе с той, о которой мы только что поговорили, и сказать: милая, это отпустит, правда, отпустит. Твой мозг погуляет, проголодается и вернется домой.