Автор: Елена Бел-Латрикс/Инстаграм
Фотография: Лена Каплевска
У нас во дворе окотилась кошка. Я очень часто и долго стою около нее и наблюдаю, потому что у меня Алиса и «мамочка, давай посмотрим».
Четыре котенка, счастливая мать. Они делают с ней, что хотят. Мнут ее, толкают, сосут, когда вздумается, играют с ее хвостом, ушами, кусают, тянут, запрыгивают сверху, перепрыгивают, валяют по траве, делают под нее подкопы. Они уже в половину ее ростом и всё так же конопатят ей мозг. И кошка не реагирует вообще никак. Всё очень органично и спокойно у них там происходит. Они гиперактивно развиваются, а она как будто под транквилизаторами. Такая задумка природы. Она не воспринимает котят, как монстров, пытающихся испортить ее жизнь. Хотя со стороны всё выглядит именно так. Она их вообще никак не воспринимает. Они как ее рука или нога, ее часть. Кусают, запрыгивают, сосут, теребят, тащат. Четыре сразу.
Или, например, сидишь в ресторане, в каком-нибудь интернациональном отеле. Очень интересно за всеми наблюдать. Вот стол, за ним большая семья. Понятно, что европейцы, но непонятно откуда. Папа, мама, трое детей. Один торчит из детского стульчика и наматывает себе на лицо макароны, делает ими салют, растягивает и смотрит, как они блестят, а потом рвутся. Кидает во все стороны и внимательно смотрит, как они падают, развивает мозг и моторику. Если мимо проходит официант и в него попадает макаронами, то он хохочет и шуточно кидает этими макаронами обратно в младенца. У того полный восторг беззубым ртом, потому что никогда еще макароны к нему не возвращались. Если какая-нибудь немецкая пенсионерка вдруг растянется на этих макаронах на полу, то, мне кажется, она тоже будет смеяться снизу на шпагате и журить малыша. Черт с ней с шейкой бедра, когда тут щеки больше, чем мозг.
Другой их ребенок, девочка лет пяти, разбила стакан. На кафельном полу он с грохотом разлетелся на тысячу мелких осколков. И тут, внимание. Вся семья моментально, прямо тут же, бросается жалеть эту девочку. Нет, она не порезалась и даже не плакала. Она просто случайно разбила стакан. И они ее утешают, мол, ничего страшного, фиг с этим стаканом, все окей, крошка. Такая у них прошивка, естественная реакция.
И все они за этим столом выглядят, как та кошка. Видно, что им нормально, они не делают каких-то натужных педагогических усилий в своем родительстве. Что вот это путешествие всем табором для них — будничный пустяк. Да, с особенностями, но ничего страшного. Природный процесс. Их нервы не оголены, глаза не выпучены, они расслаблены. Они не шикают на детей, не кричат, не одергивают. А дети как дети. У одного макароны на ушах висят, радиус поражения — метр, и он размял банан и чавкает руками, у другого кризис и свое мнение, у третьего «А почему чайка — это чайка? А из чего сделаны губы?».
А мы совсем другие на фоне всей этой эволюции. Как инородное тело какое-то, как дефект. Уже, конечно, лучше, но все равно видно, как мы напряжены в этом же ресторане. Такие натянутые струны, натянутые губы, натянутые нервы. Если чей-то ребенок разбил стакан, то видно, как у родителей на лице сразу советский фильм показывают. Там всё вместе: от «что подумают люди», до сильно подавляемого желания дать подзатыльник. И чем более психологически подкован родитель, тем больше видно, как у него в горле застревает привычный паттерн, и как он прямо ногами запихивает в себя желание прикрикнуть: «Ну сколько можно, Ваня! Ты вечно крутишься!» И как ему бессознательно хочется дать по жопе, чтобы до Вани наглядно дошел смысл и он больше никогда, сволочь такая, стаканов в приличном обществе не бил.
И так обидно за всех нас. Потому что не виноваты и стараемся. Видно, что это именно потуги, а не что-то природное, записанное предыдущими поколениями на подкорку. А из-за того, что постоянно приходится стараться, ломать паттерны и менять прошивку, тратится много энергии и сил. Возможно отсюда и такие вот наши лица. Будто нас всех застали на унитазе в самый ответственный момент и именно в тот раз, когда всё шло не так гладко.
А кто-то даже не пытается стараться.
Как-то гуляли с Алисой на площадке. Я ненавижу детские площадки. Мне там за всех страшно, я всё время переживаю. Так вот гуляем на этом детском городке «26 способов самоубиться, когда у тебя кризис 3-х лет». И какая-то мама со своим годовалым сыном забралась наверх. Зачем — это открытый вопрос. Но все матери так делают. И я тоже так делала.
Так вот залезла наверх, а он к этому еще не приспособлен ни мозгами, ни телом. Неуклюжий весь, идет, куда глаза глядят. Иногда бежит. И за каждый свой такой необдуманный шаг получает легкий, но злой шлепок по попе. За каждый. В год. За то, что просто идет. А так как идет постоянно и всегда не в тему, то и шлепки не прекращаются.
И мне так жалко их обоих стало. И его, потому что это только начало. И ее, потому что только от не очень хорошей, прямо скажем, от ужасно плохой жизни человек становится таким.
А где-то сейчас лежит кошка, которую бесконечно топчут и мнут котята. Тянут ее соски во все четыре стороны и даже крест накрест. И такое ощущение, что у нее вообще нет нервов. Или мозга. И непонятно, что лучше.