Фотография: Alicja Rodzik
...Меня зовут Катя, я бегу через весь небольшой городок быстрее Усэйна Болта. Я фактически тащу на себе Таню и Гулю, 3х и 4х лет соответственно – они пока не могут бежать сами. Но останавливаться нельзя. Я чувствую страх. Как избежать битья? Как избежать ругани? Я не знаю, нет у меня ответа. И мне страшно.
Хотя страх – это обычно перед возможностью чего-то плохого. А я-то точно знаю, что мама оттаскает меня за волосы, потом ударит по лицу… классика. Я знаю, что даже если я, захлебываясь слезами, расскажу ей правду – это не поможет. Хотя моя правда простая – она отпустила меня с девочками купаться. Мы приехали на автобусе, на пляже Таня захотела мороженое… а на обратный путь нам не хватило денег. Мне целых 5 лет, я могла бы и рассчитать финансы. Или догадаться попросить кондуктора пустить нас бесплатно, а родители заплатили бы на конечной остановке. Ну почему я такая глупая?! Мамина правда еще проще: мы должны были быть на остановке ровно в 18:00, и вот уже 18:30, а нас всё нет. Родители Гули и Тани тоже беспокоятся. И беспокойству нужен выход. Наверное, так и должно быть.
***
...Мне уже 6! И я не бегу. Я иду медленно-медленно. Я иду сдавать бутылки. Иду и плачу – я чувствую стыд. Я не говорила, что мама пьет? На самом деле, это даже хорошо: она когда пьет – не бьет. Ну прикрикнет может, а так вообще нет.
На выручку от бутылок я покупаю сметану. Слишком жидкую.
- Как можно быть такой тупой?! – Слышу я, перед тем как мама плеснет мне в лицо этой самой слишком жидкой сметаной. – Ты ее теперь у меня всю сожрешь, дура.
Я съела.
***
...Мне 7, я уже полгода хожу в хорошую английскую школу. Так что, что это я? I am seven!
Из командировки приехал папа – давно его не видела. На дворе середина 80-х, он привез мне настоящую куклу Барби! А ещё «Робинзона Крузо», на английском. Мы сидим на диване, я смотрю в книгу. Язык непростой, и…
- Что ты так медленно читаешь? Ты что, дебилка? – Горячится папа.
Робинзон Крузо выражает солидарность, ударяя меня по голове. Я не чувствую боли. Только отчаяние. Я же старалась, я же хорошо учусь, я же…
Но я сейчас живу с бабушкой и дедушкой. Бабушка вбегает в комнату, обнимает меня, ругает папу… а я – чувствую отчаяние. Я не знаю, что я могу сделать, чтобы меня не били.
***
...Мне 12. За окном начало 90-х, мы едем с мамой в автобусе в музей. Она интеллигентная женщина – работает там. Мы обсуждаем политику, я рада результатам референдума – союз и должен был распасться, считаю я… и получаю затрещину. Хотя погодите. Не получаю. Я (или не я?) держу мамину руку стальной хваткой и не даю себя ударить. Я (да, наверное, это я) чувствую злость. Злость делает меня большой – на пол-автобуса и очень сильной. Чеканя слова, я говорю, что никогда, ни-ко-гда, слышишь? Ты меня никогда больше не ударишь.
***
...Мне 20. Мне очень плохо – я только что закрыла дверь перед носом у Любви Всей Моей Жизни. Я лежу на кровати, поджимая колени. Я наконец поняла, что он пьет по-настоящему, и смогла закрыть дверь. Я чувствую ненависть к матери, которая… которая преследует меня даже в образе моего любимого. Голос которой звенит в моей голове: «Дура, ну а кому ты еще нужна-то?». Из-за которой я, скорее всего, подсознательно, и связалась с алкоголиком. Хоть бы она умерла! Нет, лучше пусть она станет инвалидом и будет страдать и полностью от меня зависеть. Впрочем, ладно. Я сегодня благородная – пусть просто быстро умрет. Только чтобы навсегда. И с голосом вместе.
***
...Мне 28. У меня есть любимый человек – но я не хочу замуж. У меня нет детей и не предвидится. Боюсь? Не знаю… Не хочу, и все. Сегодня я позвоню маме. Сегодня 28е – а я звоню ей раз в месяц именно этого числа. Именно столько копеек стоила упаковка сметаны в 85-м.
Наш разговор длится 2 минуты.
- О! Ты вспомнила, наконец, что у тебя есть мать?
- Увы, никогда не забывала.
Дальше не знаю. Мама, меня взяли на работу мечты, мама, похвали меня! А, нет, не надо. Я не поверю.
Я вешаю трубку. Я чувствую вину.
***
…Мне 38. У меня любимый муж, дочка, и 3 года психотерапии за плечами. Я содержу мамину маму. Я не общаюсь с папой. Моя мама не сидит с моим ребенком. Но иногда они общаются. Мы с мамой тоже – иногда общаемся. И в эти моменты я чувствую… хотела бы сказать, что ничего, но нет. Что-то есть. Наверное – сострадание. Но, наверное, и еще кое-что: я не ем сметану до сих пор.
***
Если вы думаете, что я сама, неизвестно как, вытащила себя из всего этого, как Мюнхгаузен за волосы – то вы ошибаетесь. С года до семи я ходила в очень хороший садик-интернат, где нас любили и прививали простые человеческие ценности. В садик меня устроила бабушка.
Да, у меня была бабушка. И дедушка. И, пусть не родительская, но неплохая модель здоровых взаимоотношений мужа и жены. И отношения к ребенку – ко мне. Бабушка, кстати, тоже могла накричать. Или поругаться с дедушкой. Но это все было, скорее, смешно. Потому что внутри было безопасно. У меня был огромный воображаемый мир – книжный. Дома было много книг, в любую из них я могла сбежать даже тогда, когда проводила выходные или лето с мамой и физически бежать было некуда.
И даже имея такой неплохой бэкграунд я вытаскивала себя за волосы из этого насилия больше 20 лет. К чему я это говорю? К тому, что я не могу без боли читать историю девочек Хачатурян. Я, имея защитников в виде бабушки с дедушкой, проводя больше времени с ними, чем с мамой-абьюзером (давайте уж называть вещи своими именами) – ненавидела её всей душой и желала ей смерти.
У девочек не было никого. Вообще никого, кто бы хоть как-то мог за них заступиться. Маму и брата отец выгнал из дома. Бабушка и милиция были на стороне насильника. Девочки жили, считая, что побои, унижения и изнасилования со стороны отца – это норма. И что все вокруг считают это нормой – раз не могут им помочь. Если вы, как и я, считаете это не нормой – подпишите петицию в поддержку сестер на Change.org, как это сделали уже более 300 тысяч человек.
Также вы можете поделиться этим текстом – я буду счастлива, если моя история поможет кому-то понять, что чувствует ребенок, когда родители неадекватны.
Что еще мы можем сделать? Можем рассказывать знакомым (лично и в соцсетях) о существовании организаций, которые помогают жертвам домашнего насилия, или поддерживать их работу финансово. Это, например, центр «Насилию.нет», национальный центр по предотвращению насилия «Анна», Кризисный центр для женщин, центр «Сестры» и другие. И, если это поможет сбежать хотя бы одной девочке, не доводя дело до такой страшной самозащиты – значит, мы с вами не просто так зовемся людьми.