Классик о греках: оливковые личности. Иконописные люди. Византийские изображения.
И пейзаж неизменен. Распухшие от воды зимние облака опустились ниже гор. Красные шары роз светятся в голых проводах ветвей. Всегда на одном и том же месте, (рядом со своей будкой), лежит неподвижный, желтоватый, рыхлый, как весенний сугроб, огромный кавказский пес.
Близится медово-апельсиновое греческое Рождество. Оно же не день в день, ожидание — главный праздник.
— Моя невестка приготовила внуку индейку, представляешь! — жалуется Димитрис Мимис своему другу, Константиносу Копанакису.
— А! — громко, словно в него выстрелили, вскрикивает Константинос Копанакис. — Это же не греческая еда!
— Вот именно. Американство. А хлопот сколько с вражьей птицей! И в рассоле вымачивали, потом мариновали апельсином, горчицей, медом, лимоном. Представляешь?
— По-по-по! — Копанакис раскачивается, как разволновавшаяся кобра, готовая ужалить.
— И самое страшное — внуку понравилось. Что это, спрашивает, дедушка такое вкусное?
— А ты что?
— А я говорю, это барашек, дитя мое. Что может быть вкуснее барашка?
— Молодец, все правильно сделал!
Госпожа Феано покупает мандарины с марким запахом, оседающим на пальцах, фасоль нового урожая, петрушку, брокколи. Направляется к рыбе. Разглядывает коралловые колючки жабер.
— Свежая?
— Не бывает свежее!
— Откуда?
— Из Черного моря, болгарская.
— Хм… Возьму, все-таки соседи.
Зонтики, столики на тротуаре. Липкий грузный дым от жаровни стелется под ногами, не может взлететь. Одна оливковая личность, пригубив пиво, говорит другой:
— Моя страховая компания лучше твоей!
— Это чем же? — отвечает уязвленный собеседник, нервно кусая продырявленное вертелом мясо. — Деньги те же. Условия те же.
— Моя мне смс-ку прислала. О том, что начинается гроза, чтоб я был аккуратнее. Ну прямо как моя мама!
Прокопий с Манолисом пьют холодный кофе через длинные трубочки и ведут серьезный трезвый разговор.
— Я вообще никогда не сержусь, — Прокопий зажимает молодыми белыми зубами сигарету.
— Так уж и никогда? — Манолис протягивает ему зажигалку.
— Никогда. Не могу себе позволить. Видишь ли, мальчик мой, гнев оскверняет. А быть человеком и без того хлопотно.