Каждый раз, когда в обычном разговоре ни с того ни с сего речь заходит о грудном вскармливании, я чувствую, что мне лезут под лифчик. По ощущениям этот пост я пишу топлес.
Кормление грудью приносило мне разное: боль, нежность, усталость, спокойствие, раздражение, снова нежность и опять боль. Я видела, что Ли оно приносит успокоение, сытость, тепло, утешение и тоже нежность. И я думала, что это всё принадлежит нам. Как время, проведенное вместе.
Я не знала, что кормление грудью продлится так долго. Даже не так: вообще не думала о том, сколько оно продлится. Столько, сколько надо, как пойдет, так пойдет. Кого это касается, кроме меня и Ли?
Однако, когда я уточняла у врачей, совместимо ли лекарство с грудным вскармливанием, они всегда спрашивали, сколько месяцев ребенку. После Ликиного года на меня стали смотреть странно, после полутора лет - ошарашенно, после двух лет - молчали, поджимая губы.
Ладно незнакомые - что у меня, нет бронированного свитера от их огнестрельных фраз и холодных взглядов? Но знакомые... Долгокормление нередко воспринималось придурью - о, она слушает тяжелый металл, учит китайский, не работает в офисе, метает ножи, еще и кормит грудью двух годовалого ребенка, ну совсем!
Особенно меня выбешивали советы родственников - этим почему-то всегда нужно было знать, как обстоят дела с моей грудью. Меня как-будто дергали за сосок при приветствии. Уже такая большая, пора - я тебя после роддома не кормила - намажь соски горчицей, да и все - просто не давай грудь, пусть орет - а у Светки сын с полугода уже сиську не берет - ты часто болеешь, я думаю, тебе пора заканчивать кормить - все ваши проблемы от сиськи, давно бы оставляли бабушке с ночевой. Вряд ли они хотели сделать мне больно. Но больно было.
Где тот Доместос, который отмоет эти воспоминания?
Одно дело послать подальше людей, которыми не дорожишь. И совсем другое - в неоднозначном личном вопросе объясниться литературными выражениями, но твердо, без экивоков с теми, кто дорог, с кем общение выстраивалось через дерьмо, смирение и приятие - с родными. Сейчас я довольно стройно формулирую эту ситуацию, но тогда из сумерек отчаяния выходил домовенок Кузя и тихонечко, по-гаражному, матерился.
Чужие скомканные реплики и жмущие разговоры оставляли в душе въедливые жирные пятна, они частенько обращали на себя мое внимание, а иногда и портили ту шелковую нежность, которая скрашивала долгие прикладывания.
Кормление грудью по ночам делало мой сон газетной бумагой: оно разрывало хрупкие страницы сновидений, и я часто не высыпалась. Из-за этого несколько часов после пробуждения сонливость и раздражительность цеплялись за мои повседневные дела. Но ночью прикладывание к груди словно натягивало на нас обеих мягкое плотное одеяло дремоты, дать грудь в ответ на ночное беспокойство было естественно, то была неизменная реплика в начале нашего безмолвного телесного диалога.
Когда у Лики прорезались зубы, продолжительные прикладывания усмиряли елозящую боль в деснах, и ей становилось легче. Но у меня после этого появлялась жухлая усталость, нежность становилась бледнее, раздражительность назойливо жужжала в грудной клетке, не давая себя поймать. И всё равно, было отрадно понимать, что Лике кормление помогает, поэтому мы с ней протянули грудное вскармливание до того момента, как появились все зубы.