Январский день. Ветер привел в движение ветви и макушки деревьев, подвесные фонари, людей, которым пришлось ходить быстрее, чтобы не озябнуть, расшвырял листья. Налепил на опухшее от слез небо надувную полуистертую радугу, у которой недоставало синего и фиолетового цвета. Облака — огромные, белобокие, передвигались, как океанские лайнеры, — на вид медленно, но на самом деле — быстро.
Голос ветра на открытой местности — басовый, хриплый, гулкий. Дома его звук сужается Из громкого грозного горевания превращается в жалобный гудок телефона.
— А я люблю зиму! — злобно говорит Прокопий, дуя на кулаки, как продрогший Одиссей, забывший свой косматый плащ. — Летом что. Летом работаешь анчоуса и сардину. Каждый день анчоус и сардина. Скукота! Зато зимой — благодать! Скорпена, спар, христова рыба, морская коровка-звездочет. Однажды я видел дракона.
— И? — спрашивает закутанный в теплую куртку Манолис, поворачивая шампурчик с нанизанными кусочками свинины.
— И продал его.
— Ой врешь! — смеется Манолис. — Драконов не бывает.
— Ну, может, это был дракончик. Никто не знает, что бывает и чего не бывает. Никто не знает, что такое море!
Водоросли мыслей. Апельсины на варенье. Сложенные шатры широких зонтов, которые обычно прикрывают овощи от солнца. Ветер навязал новый синтаксис отношений: все сосредоточены и напряжены.
Холод — великий художник. Прорисовал горы с гравюрной четкостью. Солнечный нож разрезал небо напополам. Облака выстроились шахматной антитезой: белые против черных.
— Больно — не когда рожаешь. — говорит госпожа Алкистис госпоже Калипсо. — Больно, когда ребенку двадцать, и он делает глупости.
— Как получилось, что вам дали такое необычное имя? — спрашиваю у госпожи Калипсо, которая выбирает закованную в сверкающие рыцарские доспехи дораду.
— Необычное? — густые брови госпожи Калипсо играют возмущенный театр. — Насчет необычности спроси у моей подруги Клитемнестры.
— Ожидается температура минус десять градусов! — говорит Лука, греясь у печки.
— Минус десять в Аттике? Не верю!
— Нет. Не минус десять, на десять градусов ниже. Сейчас тринадцать. Холод. А будет — плюс три. Мороз!
Мир размножается временем. И временами года. Зима так же плодовита, как и весна, хотя и менее любима.
— Как надо жить? — вопрошает у Манолиса Прокопий, восседая на высоком стуле возле жаровни, как пифия на треножнике.
— Да не знаю я, — отмахивается от него Манолис. — Ты скажи.
— Жить надо так, — Прокопий длинно затягивается сигаретой. — Чтобы наш Бог опять захотел стать человеком. И присел бы с нами, чтоб поговорить.