Четвёртые сутки пылают станицы. Новый год прошёл, а петардуны все не угомонятся. Все симулируют оргазм при помощи дешевой пиротехники.
А ведь кто-то пытается честно, по-бюргерски, уснуть в десять вечера. Кто-то даже в новогоднюю ночь не дождался второго платья Киркорова и ушёл в спальню под возмущённые вопли горошка в оливье.
Вдобавок соседи сверху что-то громко уронили на пол, который с незапамятных времён по совместительству ещё и мой потолок. Возможно, гостя из Воронежа. Я видел его тридцать первого числа, он уже тогда лежал вертикально.
Пока я мариновался в бессоннице, визуализируя, как петарда в тридцать залпов чудесным образом оказывается в нештатном месте у запускающего, и он кармически летит к луне, а на самом деле гораздо, гораздо ниже (хваленая мощь петарды в тридцать залпов сильно преувеличена), сон все-таки дал мне шанс. Но в этот момент простуженный Артем, заснувший рядом со мной на родительской кровати, зарычал через нос почти как гость из Воронежа, когда я встретил его лежащим вертикально в лифте.
У философов старой школы есть такой странный термин — «пакибытие». Вот в нем я и томился до утра, как внутри прозрачного шара с блёстками, который безостановочно трясёт неугомонный бутуз. Именно так и выглядит Москва в праздники.
Долежав хоть до каких-то приличий (до шести утра), я пошёл чистить зубы, но вода в раковине не уходила. Из слива поднимались пузырьки воздуха. Я понял, что Артем опять кого-то утопил. Поковырявшись с минуту, я извлёк из отверстия человечка Лего. У него были глаза на пол-лица и седина.
— Что, брат, ты тоже не фанат праздников? — спросил я человечка.
И, согнув его в шарнирной пояснице, кивнул им в знак согласия.