– Хочешь на гору? – спросила Настя.
Я задумчиво пожевала травинку. С одной стороны, на гору, конечно, хотелось. С другой – признаваться в этом было никак нельзя: Настя ведь не отстанет, пока не уговорит меня туда пойти. Значит, придется уйти со двора, а папа запретил это строго-настрого. Но вдруг мы быстро обернемся? Тогда папа не узнает…
– Умный в гору не пойдеееет, – затянула было Светка.
– Не с тобой разговариваю! – цыкнула на нее Настя и снова повернулась ко мне. – Ну?
– Пошли! – сказала я и бросила травинку.
Светке Настя на всякий случай показала кулак – чтобы не болтала лишнего.
Гору мы с Настей углядели накануне, когда сами, без взрослых, шли со школьного двора. А все дело было в Другой Дороге – не той, короткой, по которой ходили все первоклассники нашего двора, чтобы не опоздать к первому уроку, а длинной, загибавшейся то в одну сторону, то в другую, плутавшей между гаражами. С нее-то и было видно Гору – огромную, темную и, конечно, манящую.
Про гору я аккуратно расспросила бабушку. Очень ловко, не проболтавшись про Другую Дорогу, а придумав, что, мол, ребята говорили. Ну, какие ребята – вот помнишь, вчера в мяч играли, вот они. Нет, не большие, а поменьше. А мы с ними потом в салки… Тут я сообразила, что бабушка меня отвлекает от Горы, и повернула диалог обратно. Но бабушка что-то невразумительное сказала – кирпичный завод, глина, отвалы, нельзя. Ну понятно, что нельзя. Про это я даже и не спрашивала.
В общем, с того дня Гора не давала нам с Настей покоя, и дураку было ясно, что мы на нее пойдем рано или поздно. К тому же Настя провела разведку: обнаружила забор вокруг Горы и дырку в нем. А дырка в заборе – это уже почти план действий.
Мы пролезли в нее и замерли у подножия. Вблизи Гора казалась еще больше. Она нависала над нами, и было немножко страшно.
– Трусишь, – сказала Настя.
– Пошли! – сказала я.
И мы начали подниматься. Тут же стало ясно, что насчет глины бабушка не так уж и ошибалась: липкая темная масса, похожая на ту, из которой мы лепили на занятиях керамикой, скользила под ногами. Хвататься за нее не хотелось, и мы старались балансировать, но получалось плохо. Сначала шлепнулась я, и рассмеялась, чтобы не заплакать – жалко было белого платья, и жалко было себя, потому что было ясно: за платье мне влетит. Настя тут же шлепнулась рядом, чтобы мне было не так обидно, и тоже засмеялась. Мы постарались встать, но упали снова, и поехали было вниз, но тут платье мое за что-то зацепилось.
– Там палка! – закричала Настя радостно. – Тащи ее! Будем опираться.
Это, конечно, меняло дело. Палка была одна на двоих, но мы быстро приноровились: шагни – замри – передай палку. Несложный алгоритм работал отлично, и половину горы мы прошли быстро.
Но темнело еще быстрее. Мы, конечно, делали вид, что этого не замечаем, и храбрились, но…
Я наступила куда-то не туда, и снова упала, на этот раз как-то очень неловко, и проехалась вниз на коленях, и исцарапала обо что-то и колени, и ладони.
– Так, – сказала Настя. – Не реви.
– Я и не собиралась!
Это была правда, кстати. Я собиралась не реветь, а просто идти домой. Прямо сейчас, прямо вниз.
– Держись за палку! – сказала Настя. – Я тебя вытащу и спасу!
Конечно, после этого я не могла пойти домой. Как можно пойти домой, когда твой друг тебя вытаскивает и спасает?!
И мы снова пошли наверх. Шагни – замри – передай палку. Смотри под ноги.
Это уже не было приключением. Это было делом, которое нужно довести до конца. Чтобы вернуться домой с победой. Конечно, ругать все равно будут. Но если ты сначала покоришь гору, а потом тебя будут ругать – это же совсем другое дело, правда?
Как ни странно, мы добрались до вершины. Там не было ничего – ни флага, ни красивого вида, ни сокровища. Просто путь наверх кончился, осталась скользкая грязь, темная и плоская.
– Все, – сказала Настя. – Отдыхаем и вниз.
У меня не было сил идти вниз, и у Насти, кажется тоже. Но признаваться в этом не хотелось, и мы, не сговариваясь, сделали вид, что силы есть.
Спускаться оказалось труднее, чем подниматься. Палка помогала плохо.
– Еще немножко, – говорила я.
И Настя кивала, хотя идти было еще очень далеко. Потом она говорила:
– Еще немножко, – и теперь уже кивала я.
– Платье твое жалко, – говорила Настя.
– Да ладно, – отвечала я, хотя платье было и правда жалко.
– Ты юбку порвала, – говорила я.
– Зашью, – отвечала Настя, хотя отродясь ничего не шила.
– Вообще не страшно! – говорила Настя.
– Совсем! – соглашалась я очень громко, чтобы не слышать, как что-то шуршит рядом.
– Еще ведь не поздно, – говорила Настя.
– Конечно, нет, – говорила я. – Еще все на работе.
Но мы обе знали: все уже пришли. Все уже нас ищут. Но в горах, знаете ли, надо подбадривать друг друга.
– Тебя побьют? – спросила Настя, когда мы были уже внизу.
– Нет, – уверенно сказала я. – Меня никогда не бьют…
– Это хорошо, – сказала Настя. Но про себя ничего не добавила.
Во двор вы возвращались медленно, совсем не как победители и гордые покорители горы. Мы даже обсудили почти всерьез идею не возвращаться вообще – казалось, это не такой уж плохой вариант. Но все же шли. Мне, в конце концов, собаку обещали скоро. Хотя теперь вряд ли, конечно. Насте нужно было хомяков кормить. Не бросать же их на маму, правда?
Настина мама поймала нас на подходе ко двору, как раз тогда, когда Настя оттирала водой из лужи мое платье, убеждая, что оно, в общем, все еще белое, хоть и не везде.
– Вы с ума сошли?! Ночь на дворе! Никому не сказали! – кричала Настина мама. – У вас совести нет?!
Мы молчали, и она замолчала тоже. Потом спросила:
– Где вы хоть были? – оглядела нас, и сказала: – Нет, даже знать не хочу. Просто не ходите туда больше, ладно?
– Конечно, – кивнула Настя. – Умный в гору не пойдет!