Накануне Нового года бабушка всегда молодеет на пару лет. На те самые пару лет, про которые говорит: «Тогда еще были силы…». Силы вдруг возвращаются к ней. Бабушка медленно неуверенно поднимается с кровати, достает из шкафа нарядный халат в ярких незабудках и тянется за черным карандашом – подвести глаза. Забавно, что этот карандаш не косметический. Он чудом уцелел из много численных наборов для рисования, которые внуки, а потом и правнуки, сперва сваливали в верхний ящик тумбочки, а после растаскивали по всему дому, загоняя под кровати, диваны и за шкафы. Но я знаю: сохранился именно черный карандаш, потому что дети не любят мрачные цвета. В детстве моим любимым цвет был красный. Сестра любила зеленый. Мои дети предпочитают всякие цитрусовые: желтый, лимонный оранжевый. Черный карандаш остался почти не тронутый. Редко-редко им проводили линии-кору на стволах нарисованных деревьев да контуры всяких домиков и машин. Но бабушка черный карандаш бережет, как берегут дорогие заграничные духи, и подводит им глаза, незаметно слюнявя кончик грифеля. Грифель становится мягким, податливым и выдает четкие уверенные линии. «Ты немножко цыганка!» - из уст любимой правнучки это комплемент. И чтобы соответствовать ему, бабушка вспоминает: в шкатулке на подоконнике хранятся янтарные бусы. Их она надет в самый последний момент, за пятнадцать минут до полночи…
Оценив себя в зеркале, бабушка отправляется на кухню. Гремит крышкой утятницы. Раскатывает тесто для домашнего печенья. Смазывает песочные орешки вареной сгущенкой и заворачивает их в фольгу. Торопится тушить утку и чистить целое ведро картошки, чтобы гости не проголодались, даже если решат сидеть за столом аж до утра.
В это время правнуки, которых бабушка позвала в гости с утра пораньше, наряжают в гостиной крошечную елочку. Для нее в старом чемодане еще с бабушкиной молодости сохранились малюсенькие игрушки: пластиковый кабачок, тыковка, луковка, яблочко… Можно устроить настоящий пир для кукол. И правнучка, конечно, устраивает. Крышка от банки становится огромным блюдом. Плюшевый медведь садится под ёлкой и с аппетитом уплетает даже кукурузу из папье-маше. Глядя на него, у всех в доме разыгрывается аппетит. Запахи из кухни перемешиваются, танцуют в воздухе, проникают даже в квартиры соседей, которые на своих кухнях нарезают салаты и комментируют: «Опять Анна Федоровна готовит что-то необыкновенное…».
Из необыкновенного на столе, покрытом вышитой скатертью, словно по волшебству появляются пирожки с яблоками, соленые огурчики, вареники с самыми разными начинками, нежнейшие куриные котлетки, которые бабушка выставляет на огромной тарелке аккуратной горочкой. Никто в семье не умеет готовить так вкусно и одновременно так быстро, как бабушка. Стоя у плиты, она забывает, что ноги у нее болят и отекают, что руки трясутся и не слушаются, а глаза почти ничего не видят. И если кто-то сомневается в чуде, которое происходит под Новый год, ему стоит увидеть нашу бабушку, которая еще вчера планировала умирать, а сегодня – взбивает вилочкой крем для многоярусного торта. Для него она уже испекла шесть идеальных коржей.
Будь моя воля, я бы устраивала Новый год ежедневно. Потому что он для бабушки – единственное лекарство. И каждый раз, когда по бокалам разлито шампанское, президент в телевизоре произносит торжественную речь, а минутная стрелка часов вот-вот приблизится к двенадцати, я смотрю на свою бабушку и думаю: «Пожалуйста, живи!». А она, поправляя янтарные бусы (все-таки не забыла надеть!), дождавшись боя курантов, тяжело встает со стула и говорит голосом, из которого словно в один момент убрали звук и силу:
— Ну, молодежь, дальше отдыхайте без меня.
И ищет глазами палочку. И шаркает в свою комнату, в которой будет лежа ждать следующего года… И обязательно дождется, да?