Автор: Катерина Фадеева
Фотография: Cora Leach, Unsplash
Я очень хорошо помню, когда впервые почувствовала себя взрослой. Не в четыре года, когда в доме появилась младшая сестра: пяточки в ползунках пахнут молоком и варёной колбасой, с трудом сдерживаешь порыв укусить за одну из них, чтобы проснулась, заплакала, и родители сказали бы: «Капризная! Не то, что Катя!». Но вместо этого поправляешь на ней одеялко и слышишь мамино: «Совсем уже взрослая».
Не в восемь, когда папе пять месяцев задерживали зарплату, и мы с бабушкой продавали собранную в лесу медуницу у кладбища на Пасху. Чемодан с цветами, на дне россыпь рубинов (розовенькие медуничные лепестки) и аметистов (фиолетовые), как в настольной игре «Звезда Африки», и бабушкина рука, шершавость которой ощущается даже через футболку: «Совсем уже взрослая».
И даже не тогда я почувствовала себя взрослой, когда умерла бабушка, и родственники на поминках, обнимая меня за тощие плечи, которые как-то ужасно похудели в то лето, говорили: «Совсем уже взрослая, ну-ну... попей компотику». Компот с черноплодкой терпкий, застревает в горле, я захлёбываюсь, кашляю, плачу от обиды, что сейчас опять начнут жалеть. А ведь только начала успокаиваться.
Нет, сама я впервые почувствовала себя взрослой в тот день, когда папа съездил в редакцию «Юного Натуралиста». Кажется, мне тогда было одиннадцать лет.
В детстве у меня было хобби — переписка с "Юным натуралистом". Я присылала в редакцию заметки и вопросы, раз в несколько месяцев на страницах журнала появлялись мои истории, публикаций которых я ждала с замиранием сердца, а в почтовом ящике — конвертики с напечатанными на машинке ответами. «Дорогая Катя из Москвы. С удовольствием отвечаем на твой вопрос. Лосей можно подкормить солью, ветками молодых кустарников, сеном, овсом…».
Писала я в основном про лосей: мы жили рядом с парком Лосиный остров, каждые выходные ходили гулять туда всей семьёй и почти каждый раз встречали трёх лосей — лося, лосиху и лосёнка. Описывая эти встречи – их, лосиной семьи, и нашей, человеческой – я завершала рассказы всегда одной фразой: «Эту встречу я запомнила на всю жизнь».
Удивительно, но я и правда запомнила на всю жизнь каждую из этих встреч: взгляд животного, которое заметили — безмятежность, переходящая в тревогу. И самих этих животных: с длинными стройными ногами с торчащими, как у кузнечика, коленками назад, с крупными ноздрями и трехэтажными рогами, напоминающими старинные шляпы красавиц прошлого.
Я написала так много этих лосиных историй, что однажды из редакции мне прислали значок «Юный натуралист» и книжку «Дикорастущие съедобные растения». Книжка оказалась очень полезная: всё лето я пробегала в поисках персиколистного колокольчика с «сочными, похожими на шпинат», листьями и заставляла родителей есть салаты из сныти собственного приготовления.
Много раз я представляла себе волшебное место, откуда мне приходят письма и посылки. Огромный город с лабораториями, теплицами, микроскопами, людьми в белых халатах и ручными животными, которые сидят у этих людей на плечах и едят у них с рук. С книжными полками от пола до потолка, на которых стоят энциклопедии и альбомы с гербариями. Главное, что отправиться в этот город можно было в любой момент: когда обижают, когда мальчик, который тебе нравится, вдруг перестает с тобой разговаривать, или когда заболеваешь и становится скучно жить. Просто закрываешь глаза, и ты уже там.
А тут вдруг папа почему-то поехал забирать новый журнал не на почту, а в редакцию. То ли номер не пришёл, то ли ещё почему-то надо было туда поехать, не знаю. Когда он вернулся вечером, я ждала, что он начнет рассказывать про лаборатории и учёных в белых халатах. Но он лишь протянул мне свежий номер с богомолом на обложке, поцеловал в затылок и сказал, что мои друзья передают мне привет.
Вечером я лежала в постели, катала в голове фразу «мои друзья» и улыбалась, глядя в потолок. А потом пошла в туалет и, идя по коридору, услышала, как мама с папой в спальне шепчутся о чем-то. Я остановилась у тёмного круглого зеркала, похожего на сказочное озеро, послушать. Папа рассказывал про редакцию. Он говорил про старый кабинет с дверью, обитой рваным дермантином, про стол, за которым сидит тётенька и на печатной машинке строчит ответы детям. Рассказывал, как этой тётеньке задерживают зарплату. Ещё он говорил что-то очень скучное, какие-то взрослые слова, от которых веяло пылью и тоской. Но совсем ничего в его рассказе не было про белые халаты, микроскопы, ручных животных и полки с гербариями.
После этого случая я получала «Юный Натуралист» ещё полгода, но сама туда уже не писала. В тот же год я перестала собирать гербарии. А ещё через шесть лет вместо биологического факультета, на котором мечтала учиться большую часть детства, поступила на журфак.
***
Недавно ездила к родителям и решила заодно забрать подшивку «Юного натуралиста», посмотреть старые статьи. Хорошо, мама сохранила все журналы, а отец подшил: я бы давно всё растеряла. Возвращалась домой, отягощённая драгоценным грузом, в радостном предвкушении, как найду все эти истории про лосей с трёхэтажными рогами и стройным ногами с коленками назад.
Очень уж хотелось вновь испытать то авторское замирание, которое во взрослой жизни за двадцать лет важных и не очень публикаций я больше никогда не испытывала.
Я сварила кофе, села за стол и стала листать подшивку. 1993, 1994, 1995, 1996 год… Обложка с рысью, манжеткой, куницей, енотом… Первоцветы, зимовки, подкормки, дневники наблюдений… И ни одного моего текста. Только следы от ножниц раз в несколько номеров: всё вырезано. Видимо, сдала истории на журфак при поступлении: на творческий конкурс нужны были образцы статей.
Пустые окошки на месте встреч, которые я запомнила на всю жизнь.
Окончательно, бесповоротно, совсем уже взрослая.