— Бабуль, а как звали дедушкиного знакомого, того, известного?
Я очень любил наши разговоры с бабушкой про ее время. Ушедшее время слишком огромно, его не вытащить на крючок, но в разговорах с бабушкой оно само поднималось на поверхность, возмущая гладь настоящего.
До меня дошли легенды о неком дедовом приятеле, именитом, при статусе.
— А, ну да, ну да, — начинала припоминать бабушка с той же лёгкой неуверенностью, с какой она обычно раскладывала пасьянс, — он служил в министерстве, да, кажется, был замминистра, персональная «Волга», дача, Гагры, домработница. Большой человек, большой, почти государственный деятель. Правда, домработница была только одна, а кабы две — точно бы до деятеля дотянул.
— А как звали-то его, бабуль?
— Звали? А как звали, не помню...
— Бабуль, а вот вы все про Манечку говорите, а кто она такая-то?
В семье постоянно говорили о некой Манечке, то ли бабушкиной подруге, то ли дальней родственнице. Я ее уже не застал.
— Ой, Манечка!
Бабушка улыбалась.
— Ну, а кто она такая то? — не отставал я.
— Ну, как кто? Она… она… она — Манечка.
И только улыбка ещё шире.
Я спрашивал у мамы, у отца, у тети.
— Ой, Манечка! — улыбались все одинаково.
Им почему-то казалось, что для объяснения этого вполне достаточно.
— Так, а кем она была? Кем работала? Кто она вообще такая? — не унимался я.
И только тетя однажды меня пожалела и попыталась объяснить:
— Как тебе сказать...Она была очень-очень добрая. Ну, одно слово — Манечка!
Одно слово. От человека осталось только одно слово. Вроде бы — мелочь, а всем хватает.
И наоборот.
Никакие титулы, звания, должности, регалии и роскошные памятники не гарантируют, что человек останется в людской памяти.