Один и тот же день может произойти в разных местах, говорил Сократ.
«С утра день был мягче, к полудню стал сложнее. Ожидаю снег», – поделилась со мной наблюдениями и предчувствиями соседка Васо.
Агора в ожидании холодов. Так и тянет написать «замерла», но нет – она такая же беспокойная, как обычно. Расцветшее прежде времени миндальное дерево горит тихим розовым светом. Тяжелый северный ветер надул туче флюс. На манких рыбных прилавках разложены краснобокие скорпены, кальмары разных видов: одни длиной с локоть, упругие, мускулистые охотники, другие – нежная мелюзга, бесполезные и гладкие, как шелковые платочки.
Появилось первое оливковое масло. Слово «масло» в греческом языке герметичнее, компактнее, чем в русском, оно обозначает исключительно сок оливы. Все остальное, по мнению греков, – не масло.
– Это масло из Каламаты, а это из Святого Константина, тоже хорошее. – выкрикивал Аристотель Пеппас.
– Ты ела хоть раз масло из оливы сорта «амфисса», Кики? – громогласно спросил он покупательницу, закутанную в теплый платок.
– Из той самой оливки, крупной, жирной, которую еще можно закоптить?
– Я ела только «каламон», – смутилась Кики от внимания публики.
– Ты запуталась, Кики! Оставь «каламон»! Попробуй это. Это не масло – маслище!
– Я все-таки предпочитаю «каламон» – тихо, но твердо возразила Кики.
– Да, ты права, – неожиданно легко согласился с ней Аристотель. И добавил тепло и умиленно.
– Ах, Греция, моя Греция! Что бы ты ни родила, где бы ты ни родила, – все вкусно!
***
Пятигорский говорил про англичан, что у них нет национального комплекса, у них есть комплекс национального превосходства. Это можно свободно отнести и к грекам.
На прилавке Прокопий установил две таблички: марида по 10 евро, и марида «американка» по 5 евро за килограмм.
– В чем отличие «американки» от греческой мариды? – полюбопытствовала госпожа Каллирои, потирая замерзшие руки.
– Она дешевле! – торжественно объявил Прокопий.
Каллирои отвернулась от мариды и принялась вдумчиво выбирать дораду. Прокопий, невесомый и подвижный, как жидкий дым, неслышно прыгнул за ее спиной, шлепнул Каллирои по плечу, и тут же отскочил в противоположную сторону.
– Что это было? – уставилась на свое плечо Каллирои. – Меня кто-то тронул!
– Как ты думаешь, кто это мог быть? – лукаво вопросил Прокопий.
Каллирои замялась. Посмотрела на Прокопия из-под ресниц.
– Я не хотела бы допустить ошибку….
– Что? – громоподобно расхохотался Прокопий. – Если ты не допустишь ошибку, то как ты установишь истину?
***
Господин Афанасий купил порей у нового зеленщика по имени Апостол, который впервые дебютировал на агиос-стефановском рынке.
Апостол откромсал у ствола порея жесткие зеленые перья.
– И это все? – упрекнул он Афанасия и почему-то перешел на французский. – Все, что вы выбрали из нашей коллексьон? Позвольте. Но если вы не купите ни брокколи, ни свёклу, ни салат, то как я вас сделаю клиентом?
***
Напротив лавки Нектария ссорилась пожилая супружеская пара. Старик был кроток и исполнителен, как плененная золотая рыбка и хладнокровен, как Гамлет, переносящий удары оскорбляющей судьбы. В обеих руках держал длинные сетки с мандаринами. Лицо его жены вечный кипяток раздражения разъял на типичные для мегер морщины.
– Я тебе это припомню! – гневалась старуха. – Я тебе покажу!
– Ты бы хоть раз в жизни сказала мне что-то хорошее, Гого. – вздохнул старик.
– Чтоо?! – развернулась к нему Гого. – Я ли не звала тебя зайчиком? Я ли не говорила тебе – пупсик!? А? Признавайся, старый черт!
***
– Какое это вино? – допытывался дотошный покупатель у Спироса, продавца яиц, вина и уксуса.
– Ну, это… женское вино.
– Женское? Это как?
– Выпьет один стаканчик и пойдет спать!…
Так к уже известным «белому» и «красному», «на каждый день», «для детской вечеринки» и «деревенскому» добавилась еще одна категория греческого вина – женское. Как утверждает Спирос – довольно обширная.
***
Январское изобилие трав. Мамаши и бабушки разбирают их на салат и на пирог.
– Перикл, у тебя кервель есть? А тордилий?
– Полкило дикого осота осталось.
– Давай его сюда. Не для меня, для мужа. – потребовала госпожа Гарифалья.
– А что это за помидоры, и почему они такие дешевые, всего по евро?
– Марафонские. Чтобы ел весь мир!
Гарифалья уставилась на марафонские помидоры.
– Гарифалья, помидоры «спешиал». На них не надо смотреть. Их надо брать. Дай мне твою сумку. Минутку! Подожди. Сегодня ветер… Он мне не помогает.
***
Нектарий продавал нафплийские мандарины с воздухом под выпуклой рыхлой кожурой и салат, выращенный «без удобрений».
– Ты уже и клубнику привез, хитрец? – удивился господин Афанасий расторопности Нектария.
– А что я могу поделать, если я самый лучший? – посокрушался Нектарий, разводя руки в стороны. – Не ругать же мне остальных?–
Мандарины с косточками? – задал Афанасий неприятный для торговли вопрос.
– И да, и нет. – подумав, ответил Нектарий. – Одни с косточками, другие нет. И кстати, – те, что с косточками, содержат в себе не более одной косточки.
***
Кики выбирала трипольские яблоки. Личики некоторых были попорчены щербинками.
– Забирай их все, а? – попросил Аристотель Пеппас. – Отдам за два евро!
– А как я их понесу?
– В такие деликатные вопросы я не вмешиваюсь! – поднял руки вверх Аристотель.
***
– Покупайте! Торопитесь, пока не пошел снег! – проорал Прокопий пастве и направился на «фуршет». Манолис и Нектарий уже стояли у жаровни, пили белое вино и закусывали его запечённой на углях свининой.
– Хочешь вина? – спросил Прокопия Манолис.
– Хочу!
– Тогда давай выпьем за то, чтобы продолжать хотеть!
Набоков считал, что писатель – это огромный глаз, всевидящее око, созерцающее себя и мир. В Греции недостаточно быть глазом. Здесь надо быть ухом, чтобы слушать и людей, и космос; и ненасытным ртом, чтобы впитать земные соки, насладиться жизнью и ее благом, вообразить себя всесильным вселенским драконом, перекатывающим земной шарик по своему необъятному нёбу.…
Снег так и не пошел, но Васо продолжает его ждать. Один и тот же день может произойти в разных местах, говорил Сократ, и это совершенно верно – стоит его только записать.