Когда мой теперь уже почти 10-летний сын Степа был совсем еще карапузом и ходил под стол и в садик, у нас с ним произошел эпизод, который навечно вошел в мой личный зал отцовской славы. В тот день гордость моя как папы вознеслась на космические высоты!
Все началось, когда я, как обычно, приехал за Степой в садик, чтобы забрать его домой. На дворе стояло лето, была пятница, так что настроение располагало ко всевозможным безобидным шалостям.
Когда я подъехал, Степа с друзьями копошился на игровой площадке под бдительным присмотром воспитательницы. Площадка эта была огорожена сеткой, заросшей кустами и прочей буйной летней растительностью.
Я простоял несколько минут у входа в надежде, что мой дорогой потомок увидит меня. Но в тот раз (впрочем, как и частенько вообще) визуального контакта не получилось — мой ребенок хотел рыться в углу площадки, представляя себя искателем приключений в сердце тропических джунглей или в каком-либо другом экзотическом месте, и никакой такой папа не должен появляться на пороге и звать домой на ужин!
Осознание того факта, что я могу быть рядом со своим ребенком, участвовать в его жизни, поболтать с ним, пусть даже на самые пустяковые темы, для меня очень важно. Мне нравится наблюдать за тем, как сын растет, развивается. Мне просто нравится быть с ним. В этом я вижу один из главных смыслов своей жизни
В общем, Степа меня в упор не замечал, и я решил немного развлечь и себя, и всю детсадовскую детвору.
Пользуясь прикрытием зарослей, я прокрался вдоль сетки с обратной стороны к тому месту, где сын играл с ребятами, и закричал: «У-у-у, схвачу-проглочу!» Дети, застыв на мгновение, вдруг осознали, кто тут перед ними кривляется, просекли, что бояться этого не надо, а, наоборот, надо веселиться, и с визгом бросились врассыпную, хохоча и крича от восторга.
И вот тут-то и наступил мой момент славы! Потому что Степа, убегая с другими детьми, закричал во все горло: «Я же говорил, какой у меня папа классный!»
О, боги! От счастья я готов был растечься по асфальту там же, за забором. Но сумел собраться, засмеялся и побежал обниматься с сыном. А по пути размышлял: «ведь он, получается, не просто назвал меня классным папой, но еще и говорил об этом друзьям раньше!» Тут я совсем поплыл и в тот вечер купил Степе самое большое мороженое.
Источник: из личного архива Сегея Берегового
Это воспоминание греет меня уже не первый год. И когда мне становится печально, опускаются руки, я напоминаю себе, что я, как-никак, классный папа, поэтому нечего унывать, и давай-ка лучше соберись.
Все это я сейчас вспомнил, потому что для себя лично отцовскую часть своей жизни считаю одной из важнейших. Осознание того факта, что я могу быть рядом со своим ребенком, участвовать в его жизни, поболтать с ним, пусть даже на самые пустяковые темы, для меня очень важно. Мне нравится наблюдать за тем, как сын растет, развивается. Мне просто нравится быть с ним. В этом я вижу один из главных смыслов своей жизни.
Помню, когда Степа родился, я с удивлением поймал себя на мысли, что чувства, которые у меня появились к нему, похожи на влюбленность. Крылья вырастали, когда я, например, собирался домой с работы и думал, что скоро его увижу. А когда приходилось с ним расставаться — грустил. Постепенно влюбленность, как это водится, прошла, превратившись в большую, безграничную любовь.
Я и подгузник никогда не брезговал Степе поменять, и по ночам вставал, чтобы его убаюкать. Значит, я не вполне настоящий мужик? Может, и так. Но по-другому я не могу. И не хочу.
И тут вдруг мне довелось столкнуться с совершенно противоположным взглядом на отцовство! И я, хоть и понимаю, что люди бывают абсолютно разные и никто не обязан соответствовать моим представлениям о прекрасном, все равно очень удивился.
Один мой знакомый, который не так давно стал отцом, сказал, что считает немужским делом проводить много времени с ребенком. И потому он категорически не намерен этим заниматься. Мол, мужик должен взаимодействовать с внешним миром, трудиться, зарабатывать деньги, одним словом, добывать мамонта для племени.
«А еще, — сказал он, — мужчина, который слишком много посвящает себя семье и детям (а иной раз и вовсе не работает, предоставляя эту обязанность жене), это вроде и не мужчина вовсе, а так, еще одна мама».
Спорить я не стал. Да и к чему споры: у каждого своя жизнь, своя философия. Только вот не покидает меня мысль, что все это — не точка зрения, не взгляд на ситуацию, а банальная попытка скрыться, спрятаться за стеной некоего мужского шовинизма, чтобы не брать на себя слишком много ответственности и обязанностей
Источник: из личного архива Сегея Берегового
Мы, кстати, с этим моим приятелем примерно за одним и тем же мамонтом гоняемся. Но я и подгузник никогда не брезговал Степе поменять, и по ночам вставал, чтобы его убаюкать. Значит, я тоже не вполне настоящий мужик? Может, и так. Но по-другому я не могу. И не хочу.
Несколько лет назад я работал на очень стрессовой работе. Там дни начинались с нервных всплесков, а заканчивались истериками (не моими, но порой люди реально срывались). Мы всей компанией от рассвета и до заката (а частенько и после заката) гонялись за мамонтами так, что пыль столбом стояла! Это было интересно, но очень драматично.
И вот как-то раз у нас с коллегами зашла речь о том, что и кого больше всего в жизни успокаивает. Кто-то вспомнил про любимую музыку, кто-то — про ванну с ароматическими свечами. А я задумался и понял, что самым успокаивающим моментом дня для меня было то время, когда по вечерам я укладывал Степу спать.
Степа был тогда еще трех-четырехлетним малышом. Я читал ему перед сном, а потом лежал с ним в темноте, дожидаясь, пока он заснет. Сын всегда был довольно бойким сорванцом, поэтому лежать с ним приходилось подолгу. Но все равно через некоторое время он успокаивался, переставал болтать и, мирно посапывая, засыпал. И вот это его сопенье и прижатый к моему плечу теплый клубочек его тела навсегда останется для меня самым сильным успокаивающим средством. Не понимаю, зачем бы мне были эти рабочие стрессы без таких вот вечеров?
А я задумался и понял, что самым успокаивающим моментом дня для меня было то время, когда по вечерам я укладывал Степу спать. Не понимаю, зачем бы мне были эти рабочие стрессы без таких вот вечеров?
Теперь Степа уже не тот пухленький и пахнущий молоком малыш. Он становится все старше и выше, и мне, конечно же, каждый раз, отмечая его дни рождения, нет-нет да и становится жаль, что он так быстро растет. Жаль прощаться с его детством, которое казалось таким всеобъемлющим, а на самом деле — миг, и мальчики уже выросли. Да, эти мальчики шести, семи, восьми лет теперь живут только в моей памяти. Как же мне не хотеть проводить с ними как можно больше времени? Как еще мне их запомнить? И зачем мне запоминать что-то другое?
Однажды, когда Степе было полгода, я убаюкивал его в детской. Смотрел на моего спящего ребенка на своих руках и думал, какое это счастье — стоять вот так, укачивать сына и вместе с ним погружаться в его сказочный детский мир снов. Представлять (и буквально видеть это!), как звезды прямо с неба влетают в комнату через окно, наполняют ее волшебным светом, а впереди — бесконечная чудесная жизнь.
А еще, стоя в той комнате, я понимал, как быстротечен и эфемерен и этот миг счастья, и само счастье. И я постарался запомнить каждый миг, каждый сантиметр того, что видел перед собой, чтобы сохранить в памяти тот небольшой отрезок времени, когда Степе было полгода и казалось, что все лучшее еще впереди. Я смотрел в его лицо очень долго — и до сих пор помню и его лицо, и комнату, и то свое желание сохранить хотя бы кусочек этого мира на всю жизнь. Стоит мне только закрыть глаза — и я снова там.
