Однажды мы пошли в поход, и в середине дня Матвей проголодался. Из еды у меня был мандарин, конфетка-леденец и длинная сказка, которая отвлекала от пустого желудка.
— Что делать? — бросилась я к организаторам похода, — У меня сын есть хочет!!!
— Через два часа придём на место, приготовим еду и поужинаем, — спокойно ответили организаторы.
— Как два часа? Как готовить? Он же сейчас хочет!!! — обомлела я и чуть не навернулась с обрыва.
— Лёль, поверь, твой сын не упадёт в голодный обморок за пару часов, — поймали меня за капюшон над обрывом организаторы, — Он всего лишь будет сильно хотеть есть. Дай ему это почувствовать хоть раз в жизни.
Матвей съел мандарин, рассосал леденец, прослушал сказку, немного поканючил, но в обморок, что удивительно, и правда не упал.
Я решила в будущем запасаться перекусами заранее. А в целом поменьше париться насчёт питания.
***
Однажды я пришла к психологу с супер-важным вопросом: бабушка никак не поддаётся на мою систему воспитания и ломает мне психику ребёнка! Ведь все говорят, что взгляд на воспитание должен быть един в семье, а у нас, ну никак не получается! Что делать?!?!?!
Психолог уточнила, сколько времени проводит внук с «неправильной» бабушкой и вообще что именно такого «неправильного» эта самая бабушка делает. Не бьёт? Не кричит? Аааа, не по Монтессори. Ещё и чувства не проговаривает… Беда-беда…
— Знаете, Лёль, ничего с вашим сыном страшного не случится, если он три часа в неделю будет жить не по Монтессори. Ведите себя дома, как вели, а бабушка пусть себя ведёт, как у неё получается. Дети, Лёля, они не стеклянные, у них от одного соприкосновения с реальностью психика не рассыпается в неврозы и энурезы.
Бабушка до сих пор не проговаривает чувства. А Матвей до сих пор не начинает писаться при ее появлении. Наоборот, радостно вопит и тащит все свои машинки, чтобы начать с ней играть.
***
Однажды я очень сильно накричала на сына за ни за что. Мы крепко повздорили, потом долго мирились и выясняли, почему так случилось.
Я рассказала эту историю людям, и мне напророчили фатальные ошибки, которые аукнутся в будущем. О том, что теперь утрата доверия на всю жизнь, травма привязанности и вообще привет дедушка Фрейд.
И правда — мы до сих пор помним ту историю. А ещё мы помним те выводы, которые из неё вынесли.
Мы помним наши ошибки и как больно их совершать.
Мы иногда возвращаемся к тому дню, чтобы поднастроить наши компасы на правильное направление и идти вперёд верными курсами. Без утраты доверия и прочего фатума, который нам сулили.
***
В век, когда родители помешались на том, как бы не нанести своим детям душевную травму, когда все узнали страшные слова «невроз», «психоз» и «депрессивный синдром», мы, кажется, забываем, что наши дети не вазы.
Мы «охрусталиваем» их, обкладываем ватой и заслоняем от любого дуновения жизни. Превращаем их в герань за окном. На которую нельзя дышать, а можно только смотреть.
Смотрят глазами, а не руками, я сказала!!!
Мы не даём им чувствовать собственного голода, мёрзнем или потеем до них или вместо них. Начинаем разбираться на детской площадке с ребёнком, который отобрал у нашего лопатку. И заодно с его родителями. Вмешиваемся и мешаем. Заслоняем своей идеальностью их жизнь.
Мы забываем, что глядя на нас, они могут научиться ошибаться и исправлять ошибки. Падать и вставать. Извиняться и извинять. Выносить свой собственный опыт и брать его в свою дальнейшую жизнь. Потому что нас с собой они вряд ли утащат.
Мне кажется, Матвею будет, о чём рассказать своему психологу, когда он вырастет, но вряд ли это будет случай из похода, где он хотел есть, а ехидна-мать бросила его на голодную смерть в Высоких Татрах. И не про неправильную бабушку. И даже не про ту нашу замусоленную ссору.
Мне кажется, там будет о том, о чём я даже сейчас и не подозреваю. И наверное, слава богу.