— Ты живешь на седьмом этаже, да?
У меня аж перехватывает дыхание. Красивый. Пишет песни. С чувством юмора. А тут еще и – волшебник. Ни разу не был у меня в гостях, а угадал, где мои окна. Может, почувствовал? Наверняка сердце подсказало. А как иначе? Ведь час назад мы признались друг другу в любви…
Мой шестнадцатилетний мозг предвидел самый романтический ответ из возможных, когда я спросила:
— Ничего себе! Как ты узнал?
— За шторами кто-то прячется, — услышала в ответ и тут же отвернулась. Была уверена, что даже в такой темноте он заметит, как от стыда пылают мои щеки. Почему я никак не провалюсь сквозь землю? Разве случай того не стоит? Или, может, прямо сейчас умру на месте? Чего уж там! Да-да, сразу под конец первого в своей жизни свидания умру от позора.
Я не вошла в квартиру — ворвалась. Еще когда мы с ним прощались у подъезда, разглядела за кухонными занавесками мамину фигуру. А в окне гостиной – папу. Да они вообще меня ни во что не ставят! «Только все портят. И портят. И портят…» — повторяла, пока ехала в лифте. А пока открывала ключом дверь, запрещала себе плакать. Хотелось высказать родителям все по-взрослому. Решительно. Строго. Непоколебимо…
…Но в коридоре меня никто не встретил. Нигде не горел свет. Дверь в родительскую спальню была закрыта. Мама и папа делали вид, что давно и крепко спят. Совсем как я теперь, когда у меня есть дочь, и она буквально на прошлой неделе отметила свое шестнадцатилетие.
Каждый раз я делаю вид, что сплю, когда она задерживается в гостях, попадает в пробки, никак не вернется с прогулки, забывает позвонить, сообщить, предупредить, думает, что еще рано, словно не замечает: темнеет уже в пять, а в большом городе сумерки всегда страшнее и опаснее.
— Мам, ну разве ты сама не была подростком? – дочь давно заменила оправдания на этот риторический вопрос, ответ на который прекрасно знает. Была. В семнадцать уговорила родителей отпустить с друзьями в Крым. В восемнадцать чуть не вышла замуж. В девятнадцать почти вышла. А двадцать два замуж не вышла, но родила дочь. Честно, не представляю, как родители выдержали мое взросление…
— Но сейчас-то легче, — дочь словно читает мои мысли. – Я всегда на связи. А вот раньше, когда не было мобильных телефонов, конечно, все сразу думали худшее. А теперь чуть что – ты мне звонишь, и я тебя успокаиваю.
— Спасибо, — я и правда благодарна, что дочь меня успокаивает. И не напоминаю ей, что телефон у нее разряжается в самый неподходящий момент. А в другое время - «Прости, мам, еще утром поставила на беззвучный режим и забыла включить». А еще бывает просто не услышала, шумно, «телефон глючил и зависал»…
— И потом, — дочь уверена, что поводов для тревоги у меня быть не должно. – Наше поколение более сознательное. Нет, правда… Я многие правильные вещи делаю на автомате.
— Например? – я хочу подробностей.
— Вот вчера я ехала в центр и уже в метро испугалась, что забыла проездной. Сунула руку в карман сумки, а он — там. Положила, и даже не заметила, как. Потому что уже на подкорке записано, понимаешь?
— Понимаю, — отвечаю и вспоминаю, как вчера утром дочь завтракала, а я, собираясь на работу, обнаружила на полу ее проездной. Ну и сунула ей в сумку, без лишних нравоучений. Сонных рассеянных подростков бесполезно чему-то учить с утра пораньше.
— Или вчера, мам, мы были у Веры. Три часа в одну сторону! На другом конце города! Если бы я тебе сказала, куда собралась, ты бы с ума сошла. А так, смотри, все в порядке. Ничего не случилось. И было весело.
— Целых три часа! – не могу подавить в себе удивление. Но все же не выдаю, что Верина мама сама мне позвонила сообщить: «Просто чтобы вы не волновались, девочки у нас. Я их потом по домам сама развезу». Та самая мама, которая, кстати, тоже была подростком.
— Вот именно! – дочь обняла меня и сказала:
— И заметь, как тихо я вошла. Ты так крепко спала, что даже не услышала. А если бы знала, что я еду через весь город, точно бы не уснула.
Дочь ушла на каток, а я решила в свой выходной пару часов полежать. Бессонная ночь совершенно выбила меня из колеи.