В детстве весна приходила в окно.
Мы жили на первом этаже. Сначала открывались заклеенные на зиму рамы. Треск стоял такой, будто из гробницы восставал фараон.
В распахнутое окно сразу высовывался дед. Он торчал там по несколько часов и по-барски приветствовал во дворе дворовых. Конечно, дед с народом виделся и зимой, но возникало стойкое ощущение, будто они только сейчас все встретились после трёх месяцев заточения и делятся последними новостями. На подоконнике ребячилось солнце.
Луч прыгал котёнком и был очень доволен, что его наконец впустили. Когда он спрыгивал с подоконника на пол, в луче стояла золотая пыль. Это было волшебство. На окне тут же появлялись склянки с жизнью. Веточка вербы с пушистыми комочками, взорвавшийся стрелками лук, нездешнего вида чайный гриб. Можно было часами наблюдать за преломлением форм в воде.
А потом снаружи поднимался ребячий клич и проносился вдоль подъездов. Он приближался, а ты, затаив дыхание, ждал. И вот она, твоя фамилия, прилетевшая в громкоговоритель окна, и вожделенное:
— Выходи! И ты бежишь, и никто не кричит тебе вслед про шапку. Но от двери ты вдруг возвращаешься и гладишь тёплый подоконник в благодарность за то, что окно подарило тебе весну.