"Моцарт в тумане" - новая книга нашей любимой и очень талантливой писательницы Александры Житинской. Книга эта, собранная из рассказов, стихов и эссе, стала финалистом литературной премии Н.В. Гоголя. Вы нередко читаете трогательные рассказы Александры на страницах проекта "Наши Дети". Сегодня мы хотим опубликовать рассказ, вошедший в книгу, и немного рассказать вам о ней. Вот что пишет о книге сама Александра: "Она очень камерная, очень семейная и не предполагает большого тиража и коммерческого успеха. Но эта книга очень важна для меня, и, смею надеяться, для всех тех, кто уже читал мои предыдущие книги". Два самых ярких лейтмотива этой книги – это музыка и потеря. Я все воспринимаю через музыку, с самого детства, и все, что мне удается запомнить и запечатлеть так или иначе было омузыкалено с самого начала. Потеря – это то, что возникает, когда детство заканчивается, когда заканчивается его бесконечность, его безвременье. Пожалуй, это самая большая трагедия личности – осознать, что то, что ты любишь, то, из чего ты состоишь уходит в небытие, забирая часть тебя с собой в густой туман".
"У каждого из нас есть свои мелодии, скрытые в тумане, о которых можно догадываться, различая едва слышные звуки, запахи, детали и лица. Этой книгой я хочу донести до читателей не столько свой опыт, сколько через него пригласить каждого в свое детство, в свои уголки памяти, сказав, что каждый упавший с дерева лист о котором мы помним был и остается важным. Даже если его уже нет на свете. Мы помним этот кадр: как он упал, как мы его подняли с осенней, пожухлой травы, как вдохнули его сырой аромат, а это значит он остался в нас навсегда, и взял свою ноту в нашей симфонии жизни".
Александра Житинская, писатель, музыкант, мама
Мне три года. И вот оно, мое первое детское воспоминание, которое я могу рассказать и отчетливо вспомнить: бабушка стрижет мне ногти на ногах. И случайно задевает кожицу большого пальца. Кровь, палец щипет, я реву. Бабушка точно знает, что нужно делать – вата, йод, обработать ранку, подуть, успокоить. Бабушка ведь врач, а значит, все вылечит. Но мне все равно больно.
Мы дуем на мой оранжевый палец, бабушка приговаривает что-то вроде «до свадьбы заживет» и просит меня дуть вместе с ней. Я старательно дую. Дуть и плакать одновременно не получается, но, когда дую – легче. А когда плачу – нет.
Мне снова три, уже, наверное, с половиной. Мы в нашей старой квартире на Лахтинской, только теперь не в бабушкиной и дедушкиной комнате, а на кухне. Месим тесто для пирогов. Тесто липкое, пахнет сладко, и его очень много. Оно в большой кастрюле, и ему там явно тесновато. Бабушка уминает его своей сильной, большой пятерней. Бабушка - донская казачка, крепкая, здоровая, могучая, с пышными волосами, забранными в кичку. Иногда кажется, что она больше дедушки, тем более, про дедушку я тогда не запоминаю еще совсем ничего. С бабушкой надежно и вкусно. Она разрешает мне пробовать тесто, но только немного, а то будет заворот кишок. Кто такой Завороткишок я боюсь спросить, но, кажется, с ним лучше не сталкиваться. Поэтому много не ем.
Мне опять три. Уже точно с половиной. Мы с бабушкой едем на дачу. Кругом снег, холодно. Мы укутаны в полушубки, на бабушке полушубок черный, кудрявый, как баран. В электричке бабушка расстегивает этого барана и прислоняется к стене, на которой висит график остановок. Я спрашиваю то и дело, какая остановка, знаю, что нам нужен 78 километр. А до этого помню Грузино, Орехово, Сосново и еще Лаврики. Но Лаврики уже были давно. А значит мы скоро приедем. Я знаю, что нас на станции встречает дедушка, с фонариком, чтобы мы не заблудились от станции до дачи. И что он натопил печку, а значит дома можно будет согреться.
Мы выходим. Только это не наша станция, и дедушки никакого нет. Это Сосново.
- Мы сейчас заедем в больницу, бабушке нужно лекарство.
Бабушка же врач. Конечно, ей нужно лекарство. Я соглашаюсь и иду за ней, так и не застегнувшей свой бараний полушубок. Держу ее за руку. Не могу вспомнить, теплая она, или нет. Мы стоим на автобусной остановке. Вдруг бабушка падает. Я не понимаю почему. Кусочек времени после этого стирается страхом, мне его не восстановить.
Сидим в машине. Нас везет какой-то дядя. Я на заднем сиденье, бабушка и водитель спереди. Кругом темно и снег, желтоватый от фонарей. Останавливаемся. Водитель выходит. Бабушка продолжает сидеть на сиденье и ничего не говорит. Потом начинает кашлять. Долго, сильно кашлять, так, что мне становится страшно. Впервые страшно с могучей, сильной бабушкой-врачом рядом. Но я не теряю времени. Я трясу ее за баранье плечо, «Бабушка, Бабушка, Бабушка!» Трясу и трясу. А она все кашляет. А потом замолкает.
Кусочек времени стирается снова.
Я сижу на липкой клеенчатой скамейке, смотрю то на обгрызенный кем-то линолеум, то на бабушку, лежащую в конце длинного коридора, кажется очень длинного. Бабушка лежит на животе. Мимо меня бегают туда-сюда врачи и делают бабушке какие-то уколы.
И вдруг я догадываюсь, словно знаю об этом что-то. Бабушка умерла. Она умерла, а они все бегают и бегают. А я сижу и сижу. Мне даже не страшно. Я просто знаю что-о важное. Может быть, она рассказывала мне раньше о том, что люди умирают? Не помню.
Я сижу в темной детской палате, моя кроватка огорожена прутиками. Смотрю в окно. В палате, кажется другие дети. Они спят. Я жду маму и папу. И думаю, как там дедушка. Про бабушку не думаю почему-то. Я сижу долго, и, наверное, засыпаю. Потом помню только руки мамы. Тонкие, теплые, маленькие. Совсем не похожие на руки бабушки. Мы едем обратно домой. В машине жарко. И мама всю дорогу дует мне на лоб, к которому прилипли вспотевшие волосы.
Я спрошу маму только через несколько дней: «А где же бабушка?»
Она соврет мне, что бабушка куда-то уехала. Я обижусь, что мне не сказали правду. Я же уже тогда точно знала, первая знала. Но почему-то промолчу. Может быть, она и правда уехала. Наверное, на дачу.
Уехала и увезла с собой мое детство.
Откуда взялось название "Моцарт в тумане"
Моцарт – потому что это самый легкий, самый прозрачный и самый воздушный композитор из всех, кто мне известен. Но за этой детской наивной легкостью скрывается такая глубина, такой драматизм и порой такая боль, что никак не назовешь эту музыку легковесной. Так и в детстве – за всей его легкостью есть самые сильные, самые драматичные чувства и моменты, которые звучат обрывками мелодий всю жизнь. Туман – потому что, как мне кажется, для каждого из нас детство, и вообще прошлое – это нечто неясное, скрывающееся за пеленой времени бытие, где можно очень ясно увидеть лист, упавший с дерева прямо к ногам, или морду собаки, выныривающую из тумана, но где мы все теряемся, не разбирая дороги, карту которой не начертить. Она одновременно и есть, и как будто бы нет. И только собирая кусочки этой яркой мозаики, только смотря на нее так, словно взял ее на ладонь, подняв с туманной тропинки, можно оказаться там, где всегда хочется оказаться, и вместе с тем там, откуда старательно бежишь, говоря «я ничего не помню», или «кажется это было не со мной».
Издание книги планируется на декабрь 2020 года. Узнать о книге больше, поддержать проект Александры или купить книгу можно на сайте Планета.