В роддоме моей соседкой по палате оказалась сорокалетняя Рита. Маленький комочек Вероничка - ее вторая дочь. Грузная Рита неласково смотрела на меня и медсестер исподлобья, ее глаза были похожи на жареные каштаны, а голос - на треск сухих веток. Фразы все были хлесткими, шершавыми, что бывает у тех, чья юность и молодость прошли в колючих девяностых на Уралмаше, тогда это был неспокойный район Екатеринбурга: его улицы пахли мокрыми тополями, страхом и свободой.
Рита не выглядела приятным собеседником, а потому я предпочла откисать на койке и приходить в себя. На второй день, когда вставать стало самую капельку легче, я попросила мужа принести книгу, которую тогда читала - люблю бумажные.
Когда Лика уснула, я раскрыла книжку. Рита с удивлением поднялась на локте.
- Да ладно?! Ремарк? В роддоме! - ее реплика шумно свалилась в тишину.
- А че, - говорю, - нормальный автор.
- Охренительный! Уважаю. Просто его проза не для роддома.
Мы помолчали, а потом немного поговорили про поэтику Ремарка. Рита оказалась нормальным собеседником. Просто интонации специфические: надо привыкнуть.
- А знаешь, я раньше так любила залезть в ванну с хорошей длинной книжкой, - шумно выдохнула она и потянулась на койке, как кошка на подоконнике.
- Я тоже люблю.
Рита зажмурилась:
- Не, сейчас, когда дети маленькие, все, что нам остается - это душ и стихи.
- Я стихи как-то не очень понимаю, - призналась я.
Она посмотрела на меня так, будто в ее глазах растаял хрупкий лед мартовский луж.
- А на другое времени не остается.
Недочитанные романы, недосмотренные сны, остывшая ванна - вот что такое жизнь с маленьким ребёнком. Но становится немного приятней, когда есть время на себя, гель для душа и поэт для души.