Мы с Артёмом гуляли возле живописного пруда. Можно было и не добавлять про «живописный»: все пруды живописны по определению, во всяком случае я ещё ни разу не встречал неживописных прудов.
А у этого на берегу к тому же росли плакучие ивы. Для меня это уже эстетический передоз. Я немедленно пришёл в экстатическое возбуждение и принялся декламировать Артёму коктейль из Бродского, Рубцова и Китса, а после взахлеб объяснял сыну, почему ивы называют «плакучими». Сын тем временем раздобыл где-то здоровенную палку и лупил ею кусты наотмашь.
— Знаете, молодой человек, — вдруг обратился ко мне старичок, сидевший на лавочке неподалёку, — мне кажется, ваш ребёнок далёк от вашей эстетики.
От неожиданности я застыл в обнимку с плакучей ивой, а Артём с занесённой над головой карающей дубиной.
— На мой взгляд, если позволите, ему ближе архетип пассионария — Котовского или Маугли, — сказал дедушка, видимо, ровесник прошлого века.
Его глаза под мшистыми бровями лучились степенью доктора наук минимум. К сожалению, старичок был абсолютно трезв.
По дороге домой я много думал о словах незнакомца и полемизировал с ним про себя. В конце концов, я договорился с собой, что все это абсолютная чушь, и мы с плакучей ивой ещё поборемся за Артёма. Но тут на Артема залаяла собака, и он залаял на нее в ответ.