Всю неделю небеса нервно подрагивали от моросящего дождя, напоминая вспухшие плечи безутешно плачущей женщины. Сырость понизила скорость прохождения звука, прикрутила громкость происходящего. Мир стал звучать на полтона тише, и казалось, что это навсегда.
Вообще и без дождя событий было много; все по-февральски безмолвные: полнолуние, торжественный парад звезд, расцвет плодовых деревьев, розмарина, одуванчиков и ромашек.
Дедушка сказал:
– Заморозков больше не будет.
– Почему вы так решили?
– Деревья начали листья выпускать. А они все понимают. Бывает, ошибаются, конечно. Все живые ошибаются.
***
Госпожа Афина нахваливала «морского черта» у Прокопия.
– Рыба у тебя – восторг! Как всегда, свежая, как всегда, прекрасная.
– А ты, как всегда, вежливая!
– Я не вежливая, – возмутилась предположению Афина. – Я искренняя!
***
Поэт Пиндар называл Марафон «жирным». Наверное, поэтому к нам на агору оттуда привозят большинство продуктов: картошку, салат, капусту, лук, укроп, порей, помидоры.
– Это откуда лук? – подозрительно спросила госпожа Иоанна. – Какой-то он огромный.
– Калаврита. – отозвался Нектарий.
– Понятно, – вздохнула Иоанна и развернулась к рыбной лавке Мины.
– Эта дорадо с рыбной фермы? – испытующе коснулась пальцем влажного глянца чешуи.
– Дикая, дикая! – отрицательно замахала руками Мина, но Иоанна ей не поверила. Отправилась экзаменовать следующего кандидата торговых наук: Апостола.
– Расскажи про них, – требовательно, по-профессорски, показала на мандарины.
Апостол сложил руки в молитвенную позу, имитируя неравнодушие.
– Превосходные, сочные, медовые.
– ….косточки? – Иоанна прищурила глаза, как театральная актриса, исполняющая роль эксперта.
– Много, много косточек, – расхохотался Апостол. – А мандарину так и полагается!
***
– Мою клубнику можно есть без сахара, – хвастался Нектарий. – Я ей горжусь!
***
Солнечное глиссандо лучей прибавило агоре звуков. При свете солнца возгласы торговцев зазвучали отчетливей и музыкальней.
– Хороший день, – сказал Ставрос Якумакис. – Мягкий. Сейчас бы на море, в таверну на берегу. Поесть жареной рыбки, насладиться видом волн.
– Пойдем есть сувлаки и смотреть на гору, – сурово приобнял его господин Афанасий. – Рано любоваться светом. Терпи, мой друг, еще идет зима.
***
Госпожа Василики купила у Манолиса коробку томатов-черри.
– Только это? – изумился Манолис. – Ты что, торопишься, дитя мое?
Манолис сделал два шага и оказался у прилавка Апостола.
– Угости меня мандарином.
– Держи два.
– Почему два? Я просил один.
– Что тебе непонятно? Я же тебе по-гречески говорю.
***
Прокопий выглядел хорошо. «Мышцей добр, телом прям, взглядом смел». Лицо посветлело. Прическа продумана – челка не разбросана по лбу, а специальным усилием зачесана набок.
– Как я сегодня? Лучше? А ты как?
– Я так себе. А вы отлично.
– Приходи на агору, Катерина. Послушай крики, посмотри на мир. Люди посмотрят на тебя, солнце посмотрит на тебя, это тебя починит. Ты многому здесь научишься. Так! Хм...
Ты умеешь ждать?
– Ну, вроде, да.
– Вот тебе сигарета. Подожди меня. Даешь минуту?
– Конечно.
Прокопий отошел от меня. С отстраненным видом погулял секунд тридцать вдоль прилавка.
– Катерина. Все еще ждешь?
– Ну да.
– Даешь мне еще пять минут?
– Сколько хотите.
Прокопий походил вокруг еще минуты две.
На этом мое испытание закончилось.
– Катерина, ты умеешь ждать. Молодец. Отсюда твой огонь и позитив.
– Да вы что, какой огонь. Я меланхолик.
– Правильно. Только грустные люди и умеют веселиться.
– Неужели?
– Истинно говорю тебе. Я и сам тайный меланхолик. Или я ошибаюсь?
Живые не ошибаются, пока они живут. "Ошибки" продолжаются, видоизменяются, превращаются в правильные решения или вновь обращаются в ошибки. Но это никакие не ошибки, это жизнь. И кстати, у вас есть возможность над ними посмеяться – но только, если вы, конечно, грустный.