Когда я была маленькая, в моей семье, как и в любой другой, иногда возникали ссоры. Но заканчивались они всегда одинаково. Кто-то из взрослых, выговорившись или, наоборот, обнаружив всю бессмысленность спора, ни с того ни с сего предлагал как бы между прочим:
— Кто будет чай? – и шел ставить чайник.
Чай обычно шли пить все члены семьи. И тот, кто еще минуту назад рыдал от обиды (обычно это была я или моя сестра). И тот, кто, не желая вмешиваться в конфликт, отсиживался в дальней комнате, придумав себе срочные дела (обычно так поступал дедушка). И тот, кто понимал, что попадет под горячую руку, а все равно пытался превратить бурю в легкий ветерок, обидные слова — в шуточные, а слишком громкий голос недовольного гасил объятьями, поцелуями в щеку и вдруг возникшей из кармана конфеткой с орешками (обычно так делал папа). Кстати, именно последний и предлагал прекратить баталии и приступить чаепитию. Доставал из серванта коробку шоколадных конфет, спрятанных для какого-нибудь похода к доктору. Начинал на ходу вспоминать смешные истории и сам же хохотал над ними, пытаясь заразить остальных: ну же, это весело, улыбайтесь! Чай разливался по чашкам, печенье крошилось, бабушка ставила в центр стола мисочку с домашним вареньем, в тихой комнате звенели ложки, перемешивавшие в чашках сахар. А к концу чаепития уже никто ни на кого не обижался. Как будто никакого конфликта и не было. Как будто дружные и понимающие друг друга родственники еще полчаса назад не высыпали друг на друга столько претензий, что казалось, дети вырастут, а все равно не разгребутся с теми требованиями, которые обрушили на них взрослые.
Помню, я как-то не выучила уроки, нахватала за день сразу несколько заслуженных двоек, принесла домой записку от классной руководительницы для родителей. О том, что за меня им надо срочно взяться, что я обленилась и распустилась, хотя очень даже способная девочка. И пока мама читала мне лекцию, в которой, помимо нравоучений, звучало очень много запретов: «Никуда не пойдешь в выходные!», «Никакого телевизора!», «Никаких телефонных разговоров с подружками!», я мысленно призывала папу:
— Ну же, предлагай уже нам чай! Мама воспитывает меня уже час! Я провалилась под землю давно, просто вам не заметно. У меня не осталось уже никаких сил. Я все поняла. Я хочу чаю!
Или, например, старшая сестра… Обещала быть дома в десять. А явилась только в двенадцать ночи. Именно в ту минуту, когда бабушка считала падающие в стакан с водой сердечные капли. Мама седела на глазах. А папа метался по квартире в одном ботинке и в шапке ушанке и уточнял:
— В каком хотя бы районе это злосчастная дискотека?
Я помню, как сестра вернулась. Веселая. Легкая. Все еще напевала себе под нос какой-то танцевальный хит и… замерла в прихожей, как только увидела лица встречавших ее родных. Она сразу уменьшилась, сжалась, напряглась, насупилась, опустила голову. Как будто это был не тот вечер, когда она влюбилась и впервые шла домой за руку с парнем, а тот, когда она все про этот мир поняла и ни на что хорошее не рассчитывала.
Сестру отчитывали по очереди. Сперва — мама, потом — папа и, наконец, — бабушка, которая лишь повторила речь дочери и зятя. Но не до конца, потому что мама разрыдалась. Сейчас, когда я сама мама, я прекрасно понимаю, почему она не выдержала. Она у нас очень тревожная. А в те времена не было никаких мобильных телефонов. Узнать, куда запропастился ребенок, можно было разве что у прохожих:
— Тут девочка в красных сапожках не проходила?
Но в двенадцать ночи никаких прохожих не найти. На улице темно. В голову лезут страшные мысли. И как на зло где-то во дворе так скулит бездомная собака, как будто она готовящийся к охоте волк.
Я не выдержала маминых всхлипываний. Я встала с постели и прямо в пижаме направилась на кухню, сообщая по пути кучке встревоженных, уставших и заплаканных родственников:
— Я иду ставить чайник.
Никогда больше я не пила чай в три часа ночи. Никогда за нашим круглым столом не сидело одновременно столько сонных, зевающих, засыпающих с чашкой в руке людей, один из которых забыл снять шапку-ушанку.
— А не хотите чаю? – став невольной свидетельницей спора между мужем и свекровью, я решила прибегнуть к проверенному методу примирения. Но меня не поняли. Оба резво повернулись в мою сторону и внимательно посмотрели на меня:
— Ты серьезно? – не поверил муж. – Вот сейчас… Сейчас. Когда мы тут решаем важное… Чай?
— Вообще не до чая, — отрезала свекровь и неожиданно добавила:
— А не пожарить ли блинов? Давно не ели блинов, а? – она отправилась в кухню. Через час блины высились на блюде аккуратной горкой. К ним нашлось и варенье, и сметана, и красная рыбка – на любой вкус. Чтобы каждый участник недавнего конфликта окончательно о нем забыл.