Идем с Валенсией вечером с танцев, время девять, а нам еще в магазин. На кассе, как обычно, обнаруживаю в тележке три неопознанных предмета: пюре, мороженое и пряник на палочке. Дочь знает, что у нас правило «одного подарочка», но всегда пытается схитрить: вдруг я пробью все и не замечу.
— Извини, Валя, давай что-то одно выберем, — говорю.
— Эники-беники, ели вареники… — пересчитывает Валенсия кандидатов на вкусняшку дня. На слове «бац» палец дочери останавливается на пюре, но она резко передвигает его в сторону пряника. – Пряник! Но только чтобы есть по дороге.
Выходим на улицу. Снег падает и искрится, круглые красные фонарики вокруг технического забора рядом с недостроенной башней горят уютно, приветливо. Им бы на елке висеть, а не котлованы огораживать. А тут еще пряник такой новогодний: в виде глазированной елочки, на тонкой деревянной палочке.
— Открой! Ну пожааааалуйста! – скачет вокруг меня Валька.
Зеленая шелковая ленточка легко развязывается и змейкой соскальзывает мне в карман (пригодится). Я вытаскиваю пряник и протягиваю Валенсии.
— Какой красивый, — говорю, — даже жалко есть.
Но дочь меня уже не слышит, она жадно хватает пряник и откусывает верхушечку елки.
Идем по сугробам, я чуть впереди, Валька чуть сзади: жует и розовые окна в домах считает.
Пряник у Вали съехал на середину палочки, и теперь она держит его как шашлык, ухватившись за шпажку обеими руками с двух сторон. Ветки-треугольнички откусаны: ну точно кусок пряничного мяса на деревянном шампуре.
Перед пешеходным переходом оборачиваюсь, чтобы взять Валенсию за руку, и вдруг вижу, что у нее все лицо в слезах.
— Ты чего, Валька, что случилось?
— Мне пряник жааалко! – всхлипывает Валенсия, откусывая последний кусок. – Он был такой красивый, а я его съела!!!
— Ну, ничего, зато он был вкусный и пошел тебе на пользу, там было много витаминов, — говорю я, чувствуя легкое покалывание в области совести из-за того, что опять по журналистской привычке своей немного искажаю факты. С другой стороны, если там имбирь, значит, будем считать, что и витамины были. – Смотри, какое окошко красивое розовое, сколько ты там уже насчитала?
— Но я его съела, значит, я его убила! Он умер! Умер! – кричит Валенсия на всю улицу.
Слезы по щекам у дочери льются водопадами. Откуда в пятилетнем человеке может быть столько слез?
Я подхожу к Вале, обнимаю ее и целую в мокрые соленые щеки.
— Не переживай. Купим завтра новый, и ты его не будешь есть, играть с ним будешь, — говорю.
— Мама, как ты не понимаешь! Это будет другой, а мне этого жалко! Он умер!!!! Умер! Умер!!!
Мимо проходит женщина в годах в медицинской маске и с собакой, кажется, тоже очень пожилой. Смотрит на нас сочувственно.
Я вдруг понимаю, что своими «ничего» и «не переживай» обесцениваю горе собственного ребенка и вспоминаю, что там советуют психологи в таких случаях.
— Я тебе очень сочувствую, - говорю я Валенсии. – Это действительно очень грустно. Мне жаль, что так вышло. Мне правда очень жаль, – говорю я и ловлю себя на мысли, что в процессе говорения мне на самом деле становится жалко этого пряника. Сделанного вручную какой-то пряничных дел мастерицей. Символа гармонии, счастья и благополучия в Новом году.
Валька вдруг резко перестает плакать. Она смотрит на меня мокрыми глазами, в которых читается недоумение, и говорит:
— Мама, ты чего? Это же был просто пряник!