Книги Олега Батлука: Мистер Эндорфин, Баланс Белого, Записки неримского папы, Мемуары младенца
Кого-то воспитала волчица, кого-то двор, кого-то книги, а кого-то, как это ни покажется странным, родители.
Меня воспитала пионерская организация. Вместе с галстуком я повесил себе на шею ответственность за все человечество. Ведь пионер должен всегда спешить на помощь. То есть, с таким же успехом я мог бы вступить в организацию Чипа и Дейла, но тогда этого мультсериала ещё не было. Вместо Рокки был только усатый Маркс.
Однажды в конце 80-х у нашей типичной советской булочной меня остановила наша типичная советская бабушка и попросила меня донести ее сумки до дома. А что я, я только обрадовался: можно будет намалевать ещё одну бабушку на фюзеляж моего самолета с хорошими поступками.
Сумка у бабушки была не тяжёлая. Да и не сумка вовсе — авоська, из которой торчала всего одна сдобная булочка в форме сердечка. Но в тот момент меня это не смутило.
Едва мы отошли несколько метров от булочной, бабушка вдруг спохватилась, что ей нужно ещё в аптеку. И мы пошли. Ещё бы — меня не очень радовала перспектива волочить мертвую бабушку по улицам родного города до ближайшего отдаления милиции. После аптеки бабушка попросилась на почту. А пионер же никогда не пасует перед трудностями. Я тоже не спасовал. И мы поплелись.
При этом нельзя сказать, что бабушка как-то особенно опиралась на меня. Мне и до этого случалось помогать бабушкам — не какой-то лох! — и в тех случаях старушки существенно нагружали мой бицепс (тогда он у меня ещё был, а потом ушёл к Стасу Пьехе). А эта бабулька шла со мной под ручку, как с кавалером на променаде. Учитывая, что я нёс в авоське ее сердечко, со стороны мы могли выглядеть даже романтично. С опорно-двигательным аппаратом у неё тоже не наблюдалось видимых проблем. Напротив, местами мне даже приходилось семенить за ней. Видимо, в аптеке моя спутница чем-то закинулась, в то время как я с утра ничего не ел.
Здесь уместно заметить, что в булочную меня отправила моя матушка. За хлебушком к завтраку. Я так и ушёл на минуточку в тапочках, благо было лето.
Наконец, бабушка остановилась посреди улицы. Я решил, что, может быть, она меня сейчас отпустит. Но нет. Бабушка остановилась, чтобы набрать воздух в лёгкие. Потому что следующие полчаса она жаловалась мне, какая тяжёлая, грустная, безрадостная у неё жизнь. А мы знаем, что пионер — это ещё и свободные уши. Безрадостная, грустная, тяжёлая жизнь, и помочь ей может только одно.
«Что? — взмолился я, вытирая слезы пионерским галстуком, — имя сэстра, имя???»
«Парихмахерская», — выдохнула бабуся.
И по пошли в парихмахерскую. Там ей почему-то не очень обрадовались и попытались закрыться на обед в 12 дня. Но моя прорвалась. Пока ей занимались, я послушно сидел на стульчике и ждал.
Нельзя сказать, что я был лишён общества бабушек и поэтому ухватился за эту, как за соломинку. У меня была своя бабушка, которую я обожал. Есть, я замечал неоднократно, нечто вроде инерции абсурда. Когда изначально что-то пошло не так, но ты почему-то не можешь из этого выпрыгнуть и продолжаешь умножать неловкость. Возможно потому, что в случае выхода из абсурдной ситуации посередине, ты автоматически признаешь факт того, что в ней участвовал. А так у тебя ещё остаётся надежда на здоровый поворот событий.
Булочная, аптека, почта, парихмахерская. Широко жили эти советские бабушки, скажу я вам. Когда мы покинули парихмахерскую, откуда нас едва не прогоняли пинками, я не сомневался, что старушка поведёт меня в консерваторию. Но она повела меня в сбербанк. Да, да, уже тогда это был фетиш всех бабушек мира.
Сколько мы на тот момент блуждали с моей спутницей, я сказать не мог. Часов у меня не было, у неё тоже. Мобильных телефонов тогда ещё не изобрели. Хотя фееричный мог оказаться сюжетец, если бы бабуля вдруг достала из авоьски первую гигантскую моторолу и сказала мне: «Сейчас позвоню Горбачёву, он тебя примет в комсомол лично». Ну ладно, сюра и без этого хватает, с горкой. Так или иначе, по ощущениям мы куролесили со старушкой по району уже несколько часов. Солнце на небе нормально так переместилось (а пионер — он же ещё и походник!).
По дороге в сбербанк меня, наконец, начали терзать смутные сомнения. Очень тупой пионер. В детстве моей любимой пластинкой был «Карлик Нос». Я заслушал ее до дыр, несколько лет не мог спать от страха. И вот мой текущий сюжет инфернально напоминал историю Гауфа. Через пять минут я не сомневался, что бабушка ведёт меня в своё тайное логово, где превратит в урода. А я и так был не бельмондо — носил очки, относительно чего сильно комплексовал. Горб и нос до подбородка в дополнение к очкам не прибавили бы мне вистов у девочек, даже если бы Горбачёв лично принял меня в комсомол, как обещала ведьма.
Но я продолжал плестись за бабушкой. Фактически, на эшафот. До сих пор не понимаю, что это было: комплекс жертвы, гипноз, колдовство, хельсинский синдром. По пути в сбербанк на другой стороне улицы мне встретились друзья. Они шли куда-то шумной ватагой. Но моя рука налилась свинцом, а в горле словно булькала вода — я не смог ни махнуть им, ни крикнуть.
В сбербанке мы сели в очередь. Там меня и должна была скосить преждевременная кончина. Я уже видел на своём покосившемся памятнике эту эпитафию: «Он так и не довёл бабушку до дома…» Но тут мне впервые с утра повезло: очередь после нас заняла добрая волшебница. Женщина в белой шляпке. И с волшебной палочкой, которой она коснулась меня и расколдовала. Ладно, без палочки. Но шляпка была, я настаиваю! Эта женщина оказалась соседкой бабушки.
«Я ее соседка, — сказала женщина в шляпке, — идите, я ее отведу».
Она сказала это сразу, увидев нас, ничего не спросив, кто я, откуда и зачем здесь. Видимо, знала что-то такое, чего тогда не знал я. И не знаю, кстати, до сих пор. Могу лишь догадываться.
Когда я вернулся домой, во дворе на лавочке рядком сидели мои мама, папа, бабушка, младший брат и наш кот Тихон. Все были в домашних тапочках. Кроме нашего кота Тихона.
Я ушёл утром за хлебом в таких же тапочках. И меня не было пять часов. Это немного грустная часть истории, у меня до сих пор бегут по спине мурашки, когда я вспоминаю нашу встречу во дворе.
Папа уже побывал в милиции. Мама обзвонила больницы и морги. Бабушка съела весь годовой запас валидола. Младший брат до крови расковырял одну ноздрю и уже принимался за вторую. И только коту Тихону было по барабану. Он грелся на солнышке, умильно закатывая глаза.
После того, как мы поднялись в квартиру и я все рассказал, воцарилось гробовое молчание. Только Тихон подошёл и тихонько лизнул меня. Это был недобрый знак — коты способны предвидеть будущее.
И тут отец кашлянул. Я понял, что первым будет говорить он. Конечно, мне бы хотелось, чтобы первым заговорил Тихон. Но мне кажется, даже это чудо мне в тот момент не помогло бы.
«Ну что, — начал отец, и я втянул голову в плечи до самой задницы, — перевёл бабушку через дорогу…»
Повисла пауза, по которой я понял, что папа набирает в легкие воздуха, чтобы изрыгнуть что-то ужасное, и тут уже все домашние втянули голову в плечи, включая кота, у которого их нет:
«…ПИОНЕР!!!»
Ну, скажу я вам, так меня ещё никто в жизни не оскорблял!