Автобуса долго не было.
Валька сказала:
Мам, а расскажи свою жизнь!
— Это будет долгий разговор, – сказала я, чувствуя, как в голове включается песенка Визбора про репортёра, а на сердце наползает тоска, как во время экзамена, когда отлично готовилась и выучила почти все билеты, но вытянула как раз тот, который не успела.
— Ну, ты расскажи, сколько успеешь, пока ждём, ну пожаааалуйста, — принялась канючить дочь.
Рядом с нами на остановке стояла женщина лет шестидесяти в сером плаще и с тканевой сумкой — прообразом современных хипстерских шопперов. Сумка была сделана из того же материала, что и плащ, отчего казалось, что она является физическим продолжением своей хозяйки. Лицо у тётеньки было красное.
— Ну расскажи ты ребенку жизнь, оссподе: родИлась, училась, тебя родила…
Валька, чувствуя поддержку зала, завопила с удвоенной силой:
— Расскажи, расскажи, расскажи!
Я взглянула на поворот, из-за которого должна была вырулить «семёрка».
Автобуса не было.
Визбор в моей голове переходил к куплету про транспорт и хроническую усталость:
«Мчатся экспрессы, автобусы мчатся,
Всюду нам надо поспеть.
И недоспать нам приходится часто,
И песен своих недопеть...»
— Я родилась 37 лет назад раньше времени, — начала тараторить я, злясь на тётку, Валю и автобус. – Сначала меня держали в стеклянном домике-инкубаторе, потом моя мама, твоя бабуля, принесла меня домой. Потом я выросла, пошла в школу, закончила её и поступила в университет. После университета стала писать статьи и брать интервью, потом встретила твоего папу, родила тебя, и продолжила писать статьи и брать интервью, — завершила я, одновременно с Визбором, свой рассказ:
«Он найдёт приют, конечно, не в раю,
Но возьмёт у чёрта интервью».
— О, какая маленькая у тебя жизнь! — сказала Валька. – Моя — намного длиннее.
Я подумала, а ведь правда.
Если пересказывать свою биографию событиями, которые принято называть «этапными» и «ключевыми», любая, даже самая увлекательная жизнь, становится скучной и схематичной.
Не сильно интереснее, чем, если описывать её цифровым способом: четыре цифры, тире, четыре цифры.
Из чего же тогда она состоит?
Может быть, из езды на санках вечером, когда папа тянул тебя за верёвочку, а ты щурилась на фонарь и качала головой в разные стороны, отчего тёплый жёлтый свет превращался в движущиеся сияющие палочки?
Или из шершавого носочка младшей сестры, которая только что родилась и перетянула на себя внимание взрослых? Однажды, когда она спала, я укусила её за пяточку, чтобы она заплакала и все подумали, что она капризная, а я – нет. Катышки от застиранной ткани потом несколько дней снимала с языка.
А может, из маминых, пахнущих ёлкой светлых волос, которые щекотали нас сестрой по утрам?
Из чего же ещё?
Из солнечных дорожек и сугробов по пояс, из старых библиотечных книг с шоколадными страничками, из песчаных карьеров, из прикосновений мозолистых рук и свежего огуречного запаха ивовой веточки, когда чистишь её посреди зимы… Из голубей на проводах и чаек над буйками, из осенних луж, каждая из которых неповторима...
Какая длинная, оказывается, моя жизнь, если сосредоточиться на важном!
***
Автобус опоздал на десять минут.
Продрогшие, мы ввалились внутрь, потом долго, но уютно стояли в пробке, дышали на стекла и рисовали на запотевшем иллюминаторы в хмарь.
Из-за дорожных работ «семёрка» остановилась не там, где обычно, и оставшуюся часть пути нам пришлось пройти пешком.
Улица превратилась в одну большую лужу, или скорее зеркало: в тонком слое влаги отражались дома, деревья, пешеходы.
Валька сказала:
— Королевство кривых луж!
Мимо нас головами вниз проплыли женщина и мальчик лет пяти на самокате.
Поравнявшись с нами, мальчик спрыгнул с самоката, сел на корточки и заглянул в мокрый асфальт.
А потом взял и потрогал его рукой, прикоснувшись ладошкой к ладошке другого мальчика, из Заасфальтья.
— Петя, ну ты что, как маленький, грязно же! — заругалась женщина и полезла в сумку за влажными салфетками.
Лет через тридцать, когда кто-то маленький попросит Петю поведать о его жизни, он перескажет ему этот эпизод.
Если вспомнит, конечно.