Радуем, не расстраиваем, соглашаемся, уступаем. Казалось бы, все это про нашу любовь к детям. Но однажды тепличные условия разрушаются ураганом реальности, из которого ребенок выходит травмированным впечатлениями. А если бы мы вели себя иначе, он, скорее всего, вообще не заметил бы проблемы или принял за норму.
Я помню, меня в детстве учили делиться угощениями. Например, вручали плитку шоколада, и я распаковывала его на разделочной доске, чтобы аккуратно разделить на кусочки: для мамы, для папы, для бабушки, для дедушки, для старшего брата… Помню, когда делила в первый раз, почти плакала, потому что мне после такого разделения оставался совсем крошечный кусочек. Но вскоре поняла, что делю я шоколад, что называется, для галочки, просто потому, что так делают хорошие воспитанные и нежадные девочки. В реальности же деление вкуснейшей шоколадной плитки между всеми членами семьи мне ничем не угрожало, потому что родственники, едва увидев свой кусочек шоколада, улыбнутся, поблагодарят и… откажутся. Так и скажут: «Спасибо, я не хочу». И добавят: «Можешь съесть мой кусочек». Поэтому я настолько осмелела с этим делением плитки шоколада, что когда к нам в дом пришли очередные гости и вручили мне молочную «Алёнку», я делила ее кое-как, на глаз, вообще не переживая, что вот эта часть значительно больше вон той. «Все и так достанется мне», — была уверена я за мгновение до того, как испытала самый большой шок своей пятилетней жизни. Тетя Катя, одна из гостей, внимательно рассмотрела куски шоколада, которые я выложила на тарелочке, и на мое вежливое «Угощайтесь, пожалуйста!» взяла и… угостилась! Более того, взяла самый крупный кусок. Ела его демонстративно и повторяла, что просто обожает сладкое. Она ела, а мой мир переворачивался много-много раз. В тартарары летели такие привычные для меня «Спасибо, я не хочу» и «Можешь съесть мой кусочек», а я, закрывшись в детской, оплакивала их несколько часов и все никак не могла поверить: тетя Катя не отказалась. Собственными руками взяла кусок шоколада и съела… Тетю Катю я считала предательницей, а с ней заодно и собственных родителей, которые ее пригласили в гости. Я чувствовала огромную несправедливость. И сейчас, с высоты прожитых лет, продолжаю ее чувствовать. Но не потому, что тетя Катя не отказалась от кусочка шоколада. А потому, что мои родители, бабушки, дедушки, крестная и даже старший брат всегда мне уступали, оказывая, между тем, медвежью услугу…
… А потом медвежью услугу я незаметно для себя оказывала собственной дочери. Она любила сидеть у окошка, когда мы ездили в общественном транспорте. У окошка она не капризничала. Не спрашивала каждую минуту: «А скоро выходить?». Не жаловалась, что «плохо пахнет и укачивает». Поэтому, стоило нам с дочкой оказаться в автобусе или в трамвае, я всегда находила взрослого, которому, как я считала, не важно, где сидеть, и вежливо просила пересесть, чтобы моя дочь могла смотреть в окошко в свое удовольствие. И вот однажды на мою просьбу женщина… ответила отказом. «А я тоже люблю смотреть в окошко!» — сказала она и сосредоточилась на весне за окном. Дочь тут же начала всхлипывать, а я осознала: эта женщина, впервые сказавшая моей дочери «Нет», — наша фея-спасительница. Предводительница тех самых фей, которые однажды съедят последнее пирожное, за которым дочь будет стоять в очереди в кондитерской, купят платье, до которого она не успеет похудеть, пойдут на свидание с мальчиком, в которого она будет тайно влюблена, наконец, займут более комфортное сидение в машине рядом с водителем, потому что их тоже «сзади тошнит» и потому что им тоже захочется вытянуть и расслабить ноги…
…— Сережа обиделся на меня, — поделилась подруга конфликтом с сыном-первоклассником.
— Из-за чего? — спросила я.
— Я за него сделала бумажные кораблики, потому что у него никак не получалось. А в классе устроили конкурс, кто быстрее кораблик соберет. Сережа был в фаворитах, потому что из дома принес целую бумажную флотилию. А у доски признался, что это все мама… Какой же он все-таки неблагодарный, — возмущалась подруга, совершенно не осознавая, что неблагодарность тут ни при чем.
Мы все время облегчаем, боимся расстроить, подстилаем тонны соломы, чтобы потом, однажды наш ребенок больно-больно ударился, шлепнувшись именно в том месте, для которого соломы не хватило.