Последнее время я почти всегда дома. Я и раньше был интровертом, кресельщиком-пледовиком, а тут ещё на кастрюльку сверху нахлобучили крышку.
И вот что я заметил. «Мой дом — моя крепость» — это только когда есть, куда выйти. А когда некуда, даже какие-нибудь трое под одной крышей внезапно превращают квартиру в коммунальную.
Это ж стало абсолютно невозможно уединиться!
Едва я найду укромный уголок, так там уже кот Семён в полный рост. Оказалось, у нас с ним одинаковая тактика ныкаться.
Ребёнок и вовсе вездесущ. И неотвратим, как наказание по версии УПК. Иногда посещает простое человеческое желание сдохнуть: ты падаешь для этого в кресло, и тебе тут же приходится выковыривать из-под себя сначала Семена, а потом и ребёнка. Сдохнуть не удаётся.
Жена тоже не в восторге от такого happily ever after (все сказки написаны маньяками, вы же в курсе?).
— А ты чавкаешь, что ли? — внезапно спрашивает она за обедом (а раньше я чавкал, тьфу, обедал в офисе).
— Что значит «что ли»? Я вроде всегда.
— Надо же, не замечала...
Что это за «надо же» и пугающее многоточие в голосе?
Пишут, «Алиэкспресс» придумал для нас уютную кабинку, со светом и запирающейся дверью, где можно посидеть в уединении. Тоже мне, ноу-хау. У нас, у семейных, уже давно такое есть — туалет называется.
Когда ты все время дома, начинаешь иначе воспринимать звуки. Как в морской раковине шумит море, так в любой нашей многоэтажке, если мысленно приложить ее к уху, гудит перфоратор. Вдобавок соседи сверху вопят театральными голосами, словно они снимаются в «Экзорцисте», поэтому я часто в недоумении, это ещё перфоратор или уже соседи. Крышка мусоропровода скрипит так, будто древнее мшистое зло вырывается из заточения наружу. А если посреди ночи...
В наши дни колоссальное значение приобретают окна. Окно — это телевизор наших предков. Иногда такое покажут, не хватает только Малахова на переднем плане в его сенсационно-приподнятом настроении.
У нас перед подъездом образовались выпивохи, сто лет их не было, будто девяностые возвращаются во дворы. Я наблюдаю за ними сверху: иногда они бесшумно падают, как кегли в боулинге, от невидимого мяча.
А небо все ниже. Трактую это как сочувствие к нам. Хочет укрыть, защитить. А порой под утро плачет над нами, по-стариковски, почти без слез. А ребёнок сидит у окна и пальцем провожает по стеклу капли.