Новая зарисовка от невероятной Екатерины Федоровой из Греции согревает душу и напоминает о том, что после зимы наступит весна, и все обязательно будет хорошо.
Эта неделя была богата на именины. В понедельник праздновал православный Антоний, он же античный Адонис, во вторник Афанасий, в среду Макарий, в четверг Ефимий, а в пятницу – святой Патрокл. Над нашей горой стояло дымное мясное облако, и каждый день звонили колокола.
Сосед Афанасий вызвал кейтеринг, зажарил на углях барашка. Официанты в смокингах накрыли столик у входа в дом: расставили бокалы с вином, легкие закуски. Я проходила мимо с собакой, в пуховике, накинутом на пижаму. Официанты, увидев меня, разволновались:
– Мадемуазель, добрый вечер!
– Добрый вечер!
– Зайдите, выпейте вина!
– Неудобно, меня не звали, – сказала я вслух, а про себя подумала, что пижама и мопс меня смущают больше, чем отсутствие приглашения.
– Господин Афанасий поручил нам звать всех!
Афанасию удалось переплюнуть евангельский пир. На его празднике царила языческая демократия: было много избранных и много званых. И кстати – все прекрасно провели время.
***
… Госпожа Василики живет на площади Демократии. Она маленького роста, лицо у нее круглое, румяное от солнца, в тонких аппетитных морщинках, как у хорошо пропеченной картошки.
Её домик ей под стать: крошечный, как будто кукольный, втиснут между аптекой и кафе. Если погода позволяет, госпожа Василики весь день проводит на улице. С утра выносит клетку с розовой канарейкой, обходит площадь ради моциона и садится читать книгу через лупу. Когда чтение ей надоедает, она ищет, с кем бы поговорить. Ко мне она подошла незаметно, со спины.
– Куришь? – учтиво начала разговор Василики.
От неожиданности я чуть не выронила сигарету.
– Курю.
– Пора бросать, – ласково посоветовала Василики. – Захочешь покурить – лучше съешь что-нибудь или выпей. Так делал мой муж… Правда, он все равно умер. У тебя муж хороший?
– Эээ, да, нормальный.
– Терпение, девочка моя. Главное – терпение. Мужчины слабее, чем мы.
Василики погрузилась в молчание. Пауза зафиксировала комбинацию сложных ощущений, которые трудно выразить словами: женская солидарность и несколько зловещая перспектива для мужчин.
– Сколько у тебя детей? – продолжила расспросы Василики.
– Двое.
Василики покачала головой.
– Тебе требуется третий… Святая Троица. Знаешь Иисуса Христа?
– Конечно.
Не доверяя мне, (мало ли, что я там на самом деле знаю), Василики коротко представила мне Иисуса Христа.
– Это сын Божий, родился в Назарете. Умер, но воскрес. Сейчас занимается тем, что защищает Грецию и всю ойкумену. Когда он был маленьким, э т о т (видимо, царь Ирод был так ненавистен Василики, что она даже имя его вслух не хотела произносить), так вот э т о т решил его убить, и им пришлось всей семьей бежать в Африку.
– Да, – мне захотелось продемонстрировать Василики свою осведомленность. – Царь Ирод убил много других младенцев.
Василики изменилась в лице и немедленно перебила:
– Да, но Христос потом всех их оживил! Всех! Мамочки были очень довольны… Ты молитвы знаешь?
– Немного.
– Молись вслух. Молитву должно быть слышно. Я вечером молюсь за детей, за внуков, за друзей. А потом за незнакомых мне людей. И за весь мир.
***
Январская темнота победила ослабевшее зимнее солнце. Утро и вечер длятся несколько минут. День и ночь обеднели, лишились прелюдии.
– Проснитесь, люди! – кричал Апостол на агоре. – Иначе вас разбудит ветер! Мандарины – три евро за мешок. Проснитесь уже наконец! Вперед, на мандарины!
***
Нектарий восседал среди свежевымытых кочанов брокколи, ветер осыпал его перламутровыми лепестками луковой шелухи.
– Люди стали мало есть, – жаловался он госпоже Грамматики. – Представляешь, некоторые даже ленятся приготовить салат! Ведь эта ересь нам погубит эллинизм!
***
– Манолис, – крикнул Ставрос Якумакис. – Смотри, у тебя картошка с прилавка падает.
– Она не падает. – гордо возразил Манолис. – Это я сам ее бросаю!
***
– Ифигения, идем, – тосковал пожилой господин, обвешанный авоськами с мандаринами, апельсинами, помидорами, огурцами, а также «превосходным» шпинатом и «супер-горьким» цикорием.
Ифигения, типичная греческая леди – короткая седая стрижка бобриком, теплая фиолетовая куртка, брюки, – застряла у рыбного прилавка.
– Подождешь, Парис! – хладнокровно реагировала она, – мне нужно время. Сейчас решается серьезный вопрос. Вопрос воскресного обеда.
***
Патрокл Хрисафис устроил вечеринку по случаю именин: разжег в металлической бочке огонь, возложил на него решетку для жарки мяса, заполненную свиными отбивными, разлил в пластиковые стаканы белое вино «Трезубец».
– Я раньше праздновал именины в день Всех Святых. Когда отмечают все наши – Афина, Артемида, Геракл, Менелай. Но недавно узнал, что есть святой Патрокл, и теперь у меня есть свой собственный, отдельный праздник. Угощайтесь!
***
Прокопий, против обыкновения, был мрачен и неподвижен. Застыл над дорадами, как греческая статуя.
Не разыгрывал представление. Одет был в черное. Если торговля понуждала его к движению, вышагивал сосредоточенно, печально и искусственно, как танцор в генделевской сарабанде.
– Тебя обидел кто, Прокопий? – весело поинтересовался Апостол.
Прокопий горько усмехнулся.
– Ты говоришь о невозможном. Чтобы меня обидеть, надо стать таким, как я. Предположим, что у кого-то возникло такое желание. Во-первых, на его исполнение уйдут годы. Во-вторых, как только этот «кто-то» станет таким, как я, ему расхочется кого-либо обижать.
– Мудро, – заметил Апостол. – Мало кто до такого может додуматься.
– Не жду от мира, чтобы он знал то, что знаю я! – отрезал Прокопий.
***
– Как вы? – спросила я Прокопия. – Ни разу не видела вас в таком настроении.
– Мне плохо, – просто сказал Прокопий. Оглядел меня внимательно и добавил:
– И тебе тоже плохо.
– Но… почему?
– Ты ранена. Твоя душа тяжело ранена.
Я не знала, что ответить. Повисла торжественная генделевская тишина.
– Но тебе станет лучше, – вещим голосом пифии изрек Прокопий.
– Откуда вы знаете?
– Я много об этом думал!
Холодный ветер подгоняет весну, чтобы она сменила зиму. Темнота в конце концов рождает свет. Может, так будет не всегда, но так будет, пока о нас думает Прокопий и молится госпожа Василики.
Молитва должна звучать.