Со мной в классе училась девочка из неблагополучной семьи. Она воровала, ругалась матом, как сапожник, ни с кем не дружила и постоянно угрожала, что когда мы все вырастем, она что-то каждому из нас, ее одноклассников, сделает. В младших классах ее боялись все — и мальчики, и девочки. Если кто-то споткнулся, значит, именно она поставила подножку. Если кто-то рыдая бежит к классному руководителю, значит, именно она толкнула, ударила или ущипнула. Если кто-то передумывает приходить на школьную дискотеку, значит, состоялся неприятный разговор, инициированный «этой Дашей», после которого не хочется выходить из дома.
К средней школе мы к Дашиным выходкам привыкли. По-прежнему старались не связываться с ней и держаться группками, чтобы в случае очередного Дашиного напора держать оборону, но уже не ходили мимо нее по стеночке. Даша по-прежнему казалась нам странной, нелюдимой. Но вот у нас в классе рос на подоконнике кактус. Он кололся и недружелюбно выделялся на фоне романтично настроенных фиалок. Но прожил среди них долгую школьную жизнь и был ее неотъемлемой частью. Так и Даша… Да, она не мыла голову почти никогда. Она рисовала в учебниках и хамила учителям. Она оставляла огрызок от съеденного яблока прямо на парте, а когда кто-то делал ей на этот счет замечание, возвращалась к парте, чтобы… демонстративно оставить рядом с огрызком пару фантиков и грязную салфетку.
«Носите сменку с белой подошвой, чтобы не оставляла следы на линолеуме», — просили учителя, и на ближайшей перемене мы обнаруживали Дашу, «чиркавшую» ботинками по полу так, чтобы на нем нарисовались настоящие рельсы. Даша перебивала, копила двойки, курила в школьном туалете, рисовала на стенах раздевалки, а в 9 классе школу покинула.
— Что же с ней будет? — сказала наша классная, глядя на то, как Даша шла через школьный двор домой и пинала по пути каждый фонарный столб с такой силой, что столбы качались.
А когда на пороге школы редко появлялся участковый, все были уверены: он несет нам привет от Даши, что-то она все-таки натворила или куда-то вляпалась. Но нет. Вся память о Даше осталась лишь в назиданиях учителей:
— Ты что, Николаева, хочешь, как Даша?
— Если вы не возьметесь за сына, Марина Олеговна, ждет его судьба Даши…
— Как вспомню Дашу…
Даша была тем очень удобным плохим примером в воспитании, которым пользовались взрослые даже по отношению к вновь прибывшим первоклашкам: «Будешь плохо учиться, станешь, как Даша», «Ты что, в Дашу пошел?», «Дашин пример заразителен!».
Да что там – я сама перенесла память о Даше в свою жизнь. И когда мой сын «записался» в школьные драчуны, не на шутку испугалась. Когда-то он плакал над сказками Андерсена. Теперь я хожу краснеть в кабинет директора, как на работу. Невидимая Даша стояла рядом и неслышно хихикала. Я помнила, к чему может приводить такое непослушание. И я записала сына к детскому психологу.
— Все будет хорошо, — успокоила сама себя и открыла дверь кабинета. Тут же стало душно и страшно. Захотелось схватить своего сына-пятиклассника и спрятать в самое невидимое безопасное место. А потом вход в это место забаррикадировать. Всем. Вот этими книжными полками вместе с книгами. Вот этими стульями, выставленными вдоль стены. Пальмой в углу. И картиной с морским пейзажем – чтобы уж точно никакого доступа к моему ребенку не было. Я выискивала глазами, что еще есть в кабинете такого, что могло бы завалить вход надежнее, но услышала вполне мягкое и спокойное:
— Садитесь пожалуйста.
Мы сели. Я – чуть в стороне, а сын прямо напротив нее – той самой Даши. Точнее, Дарьи Михайловны, авторитетного детского психолога.
— Сперва вы, мама, — обратилась психолог ко мне. — С какой проблемой вы пришли? Что вас беспокоит?
Я молчала. И только потому, что меня беспокоил один-единственный вопрос:
— Даша, почему ты никуда не вляпалась?