Возвращаясь по пробкам с дачи, наша семья напряженно молчала. Сидевший за рулем папа – потому что у него на языке вертелись только нецензурные слова. Я, мама, — потому что меня все равно бы не услышали. Наша дочь подросток – чтобы не нарушать идиллию. Она откинулась на спинку заднего сидения, закрыла глаза и выводила неслышно губами что-то нечленораздельное. Это были слова песни, которую дочь слушала практически на всю громкость. Однажды наша бабушка назвала её мычанием, дедушка — хрипом умирающего, а мальчик-сосед, который ехал с нами в лифте и услышал музыку дочери даже сквозь вставленные в ее уши наушники, сказал настороженно: «У девочки там кто-то очень страшно кричит».
Но нет, это называется «Музыка».
Мне, конечно, хочется назвать иначе, но… я вспоминаю себя.
В черной бандане, в черной футболке и в шортах с лохматой бахромой, которые еще недавно были джинсами, я стояла на уютной кухне своей бабушки и, попивая ромашковый чай из чашки с ежиком, пыталась приобщить ее к современной музыке. «Вслушайся в слова, бабушка!», «Это же гениально!», «Не будь предвзятой, тебе понравится!» . Отчего-то не приняв во внимание, что моя бабушка в прошлом учитель литературы и уж про нужные слова знает лучше всех в нашем роду, я обижалась, что взрослые такие примитивные. Им подавай Кобзона и Герман, они и счастливы… Пока я рассуждала о том, что ничего-то эти взрослые в современной музыке не понимают, что рок – это протест, а панки – неудобные обществу правдорубы, бабушка незаметно подошла ко мне сзади, и я почувствовала что-то холодное на своей ноге. Это были… портновские ножницы. Не смея прерывать мои филосфоские рассуждения, бабушка пыталась незаметно – ведь внучка так увлечена! – обрезать некрасивую бахрому на моих шортах.
— Некрасиво, — оправдывалась бабушка, когда я ее «застукала». И в качестве главного аргумента добавила:
— Стыдно! Очень стыдно! Давай обрежу, подошью, и носи хоть все лето!
В этот момент с календаря, который висел на кухонной стене, ласковым взглядом на нас с бабушкой смотрела идеальная женщина Валентина Толкунова. Скромная красавица с аккуратной прической.
— Вот это голос, понимаешь? — бабушка ставила пластинку и добавляла громкости. Но я не понимала. Я закрывалась в своей комнате и ставила аудиокассету с современным роком так, чтобы она не только перекрыла голос Толкуновой, но и победила его, заглушив навсегда… А теперь нас с мужем заглушает навсегда наша собственная дочь. Она не слушает рок. И не любит панк-музыку. Она просто слушает… звуки? Наверняка, для них уже придумали свое направление. И куда-то оно уводит нашу дочь, в представлении которой Толкунова пела очень-очень давно, еще до нашей эры…
— А может, и еще раньше? – пронеслось у меня в голове и вдруг затихло. Тишина. Долгожданная. Непривычная. Кажется, слышно даже движение частичек воздуха.
— Ну вот, разрядился телефон! — расстроилась дочь .
— Хотя бы узнаем, что в мире делается, — муж включил радио и нашел новости. Из них-то мы и узнали, что прямо сегодня, 24 августа, мир отмечает удивительный праздник: День странной музыки. Виновница праздника сидела с нами в машине и ворчала про то, что хорошо бы купить пауэрбэнк, и что ее телефон «за год устарел настолько, что просто невозможно!».
— Куда это мы? — спохватилась дочь, заметив, что машина свернула с ведущего домой шоссе.
— Тут есть неплохое круглосуточное кафе. Закажем тортик. Отметим. Ведь сегодня — твой праздник! — муж улыбнулся и стал напевать что-то из Битлз.
Дочь прислушалась и добавила:
— А, ну так и себе закажи тортик! Твой праздник, пап, на столько же, на сколько и мой! Ты все время что-то странное поешь…
Поскольку я тоже хотела тортик, то тут же затянула: «Let it snow, let it snow, let it snow…». И семья признала: достаточно странно для тортика.
Жаль только кафе оказалось закрытым на ремонт.