«Старушка средних лет», – так определяют мой возраст мои дети.
Открытая посудомойка выдыхает мне в лицо запах банной горячей чистоты. Так пахло на кухне у бабушки, – в деревне, где она несколько раз в день руками мыла посуду в эмалированном тазу. В Ужово нет водопровода, поэтому она с утра грела воду в объемном эмалированном чайнике на печи. После того как печь остывала, бабушка переливала кипяток в термос: хватало и на посуду, и на чай в течение дня. Поскольку водопровода не было (мы так жили всего лишь двадцать лет назад, а бабушка – всю жизнь), использовали ключевую воду, которую таскали с родника на коромысле.
Наш родник имел особенность: соединяясь с чайными листьями, он превращал любой чай в черный, терпкий, густой и очень вкусный напиток.
Да, этот запах сырой чистоты, тяжелый скрип фаянсовых тарелок в грозных бабушкиных руках. Так же скрипели наши с сестрой спины в бане, когда бабушка без сожаления терла их пластмассовой мочалкой.
Утварь после многих лет ублажения приобрела статус литургических сосудов. Вообще все предметы имели статус культовых. Деревенский дом – это храм. Со многочисленными алтарями.
На высокой кровати сидеть нельзя. В любой день, даже в будни, она была наряжена в парадные отглаженные покрывала, подобно плащанице в Страстную Пятницу. В изголовье выложены в высоту подушки, убранные в тюлевую фату, расправленную без морщинки, как будто тут и вправду свадьба. Черно-белый телевизор в уважительном венчике, точно такой же на иконе. Дверца шкафа противно скрипит, особенно если ее открываешь из любопытства, а не по делу.
На полу – ни соринки, и это в отсутствие пылесоса. Можно было его привезти, но бабушка не доверяла технике, справедливо полагая, что человеческая рука для домашних дел – самый тщательный и совершенный инструмент. «Быстро» для нее не было синонимом «хорошо».
Бывали дни вытряхивания половиков, бывали дни мытья окон – неотвратимые, длинные и очищающие, как двунадесятые праздники. Искусство отжимания тряпки, хореография мытья полов – спина должна быть прямая, колени вытянуты: бабушкин катехизис побеждал по строгости балетный.
Бабушка держала два буфета. Первый – представительский, желтоватый, пузатый, низенький, стоял на виду, на веранде. В нем, за плотным стеклом, который открывался скользящим усилием указательного пальца, то есть, нажатием на матовый круглый островок с краю глянцевого бесцветного океана, бабушка хранила низкие старомодные рюмки с золотыми ободками и дулевский девственный сервиз, к цветам которого так никто и не прикоснулся. Второй висел в темноте коридора: его мрачная утроба, выстланная бумагой, уныло пахла гвоздикой и прочими сложными, слишком сложными, чтобы быть приятными ребенку, пряностями: кардамоном, ямайским перцем, уксусом.
В палисаднике бабушка растила пионы, гладиолусы, флоксы. Высаживала шеренги многолетних гвоздик с обеих сторон асфальтовой дорожки, которая вела от калитки к крыльцу. Вернее, к «крыльцам», как говорили в Ужово. Детские глаза сфотографировали сады моей жизни, но только сейчас я могу их хорошенько разглядеть. Для того, чтобы насладиться воспоминаниями детства, нужно не просто вырасти, но и постареть. Стать «старушкой средних лет».
Сестра вспомнила, что дедушка называл меня «профессор» – из-за того, что я много читала. В дедушкиных устах это было скорее ругательством. Он не признавал книг: был весельчак, танцор и жуир, завзятый говорун, в то время как бабушка занималась бытом и молчала. Когда мне перевалило за сорок, я поняла, что оба этих ее занятия были неприятной утомительной работой. Она никогда не рассказывала о себе, но я догадалась. Ее, как и древних философов, воодушевлял порядок. «Катя, лепи руки, не ленись, убирай, готовь, работай», – говорила она.
Кажется, она тоже не особенно доверяла книгам. Чужой опыт может ввести в заблуждение, а свой – никогда. И не ходила в церковь, хотя была религиозна. Но веры никто, наверное, не может избежать. Да и как человеку иначе жить? Откроешь посудомойку – а тебе навстречу летит чистый бабушкин дух. Хочешь или нет, но помолишься за то, чтобы ее душа была спокойна: бабушка, не волнуйся. Да, я все еще «профессор», продолжаю читать книги, но я вылепила руки и люблю порядок.