Бродить по старому парку – это романтично.
Так убеждала она себя, собираясь на прогулку. Не на свидание, а на прогулку, пусть это пока называется так. С одной стороны – как бы подруги не засмеяли за то, что она приняла такое странное приглашение. С другой стороны – удивительно, что где-то остался старый парк. И, наверное, не один ее кавалер знает о существовании этого парка. Наверное, там гуляют вполне респектабельные люди. Может, он там ей подарит что-то старомодное, но такое, что подруги обзавидуются. Огромную корзину цветов, например. Или старинный перстень.
Для таких прогулок нужно платье-ретро. Белое. Вот это. И шляпка. Кто знает, удобные ли скамейки в этом парке, - высокими каблуками лучше пожертвовать в пользу вот этих удобных туфелек.
За правильный выбор обуви она себя мысленно хвалила уже через час – когда, побродив у фонтана с позолоченными фигурами посередине, похожими не то на уклоняющиеся от струй воды человеческие тени, не то на наяд, застигнутых в танце и спешно превращающихся в безлистые деревья, они направились туда, где людей было больше и совершенно точно происходило какое-то веселье. Юноша приглашающим жестом, который неловко сдержал строгий костюм, указал ей на то, что пытались закрыть собой лакированные высокие решетки ограды, и вопросительно улыбнулся. Девушка пригляделась.
- Качели? – удивленно спросила она.
Лицо ее нечаянно выразило недоумение, но она усилием вернула на место улыбку. Старый парк, прогулка, ее ретро-платье, - так почему бы не качели?
Ближе всех к распахнутым в эту часть парка воротцам расположились карусели для самых маленьких. Следующими шли качели-лодочки, красные, синие, зеленые, - маленькие и невысокие. Зато дальше шли ряды лодочек побольше, и вот на этих-то качелях, не стесняясь веселых криков друг другу, катались взрослые. Лодочки крепились где-то – казалось – высоко-высоко под небом, мало кто набирал хотя бы половину высоты. В одну лодочку забрались весьма милые старичок и старушка, старушка сидела, поправляя тугую прическу - как будто из нее мог выбиться хотя бы волосок! – и смотрела в сторону, будто что-то вспоминая, а старичок осторожно раскачивал лодочку.
«Вот и я бы сейчас сидела, как эта бабушка, если б надела туфли на каблуках», - отметила про себя она. Оказалось, что билеты уже куплены, и они под руку, как старые супруги, подошли к билетеру.
Билетером оказался молодой парень. Он казался ребенком, который встретил сказочного волшебника и загадал желание подрасти, не подумав о последствиях: высокий, нескладный, с совсем детским, безусым лицом, парень вглядывался в их лица любопытным, совершенно невзрослым взглядом, от которого даже становилось не по себе. Смотрительницами прочих аттракционов, как она успела заметить, были дамы неопределенного возраста. Каждая из них держала в руках вязание, и движение спиц дама прерывала лишь для того, чтобы взять билет у очередного посетителя, с важным видом тронуть рычаг, «отпустив» нужные качели, и перевернуть песочные часы. Откуда среди вяжущих дам взялся этот неповзрослевший билетер и почему он не нашел себе другой работы – девушке было непонятно. Юноша, похоже, думал о том же, и они синхронно пожали плечами.
- Какую лодку выберем? – спросил кавалер.
Она не успела ответить.
- …А я хочу сюда! – раздался вдруг детский голос за спиной.
- Нет, сюда нельзя. Видишь: только взрослые здесь катаются. Смотри, какие большие дядя и тетя. Вырастешь – тогда и придешь, - женщина в платье, которое могло быть модным лет тридцать назад, с крупными бусами прямо поверх белого воротника, взяла ребенка за руку, чтобы увести.
- Я не захочу кататься, когда вырасту, - вздохнул мальчишка, веснушчатый, аккуратно причесанный, в рубашке и в новеньких шортах. – У меня же будут дела.
- Ну почему же, - подхватила разговор девушка, подвязывая ленты шляпки. – Даже у очень деловых людей бывают выходные, - правда, милый?
Её кавалер уверенно закивал и явно хотел что-то добавить, но ребенок помотал головой и так вздохнул, что стало ясно: он будет настолько деловым человеком, что о выходных придется забыть.
Женщина двинулась прочь от лодочек. Ребенок потрусил за ней, но вдруг обернулся и сказал:
- А если лодочку раскачать высоко-высоко – она будет похожа на месяц. Взлетает – и как будто ты на луне.
- Нельзя так высоко раскачиваться, - наставительно произнесла женщина, но билетер вдруг перебил ее:
- Ты отгадал! Совершенно точно! Месяц – это и есть такая же лодочка. Только на ней уже кое-кто катается. Но она рада будет поделиться весельем!
- Кто? – осторожно спросил мальчик под настороженное молчание взрослых.
Билетер наморщился, будто что-то вспоминая, и выпалил:
- Ужасная Девчонка!
- А кто это?
- Я расскажу, хорошо. В те времена, когда тебя еще не было, жила на свете девочка. Самая простая девочка, две руки, две ноги, две косички. Никто не знал, как ее зовут, потому что взрослые называли ее Ужасной Девчонкой, а детям не разрешали с ней дружить. Она каждый день приходила кататься на вот этих самых качелях и раскачивала их очень-очень сильно. Один раз так раскачалась, что улетела на луну. И теперь каждый раз, когда луна превращается в месяц, Девчонка качается на своих новых качелях среди звезд.
- Это такая сказка, - поспешила сказать ребенку женщина в бусах. – Сказка про то, что нельзя высоко раскачивать качели.
- А почему ее сюда пускали? – спросил мальчик.
- Не знаю, если честно, - смешно вскинул брови билетер. – Наверное, тогда были другие правила. А когда она улетела - правила поменяли. Если все начнут улетать на луну – кто же будет ходить в школу?
Билетер и мальчик вздохнули одновременно.
Ребенок, яростно почесав лицо, как будто хотел стереть все веснушки, удалился вслед за женщиной. Юноша и девушка вошли в лодочку, билетер потянул рычаг, и лодочка поплыла в воздухе.
Билетер посмотрел в небо. Там среди облаков, словно дразня остывающее августовское солнце, белел месяц.
***
Лето.
Если выйти из дома – вырвешься в лето. Сорвешься в него, как в волны с выступа горы. Да, - наверное, только те, кто ездит в далекие края специально для того, чтобы прыгать под раскаленным тропическим солнцем в теплое море или ледяную реку рядом с водопадом ,- только они, из всех взрослых, поймут, что такое для ребенка – выбежать на улицу летом. Всеми своими запахами, звуками, криками, птичьим гомоном лето охватывает тебя, обнимает, обжигает. Ты не пробуешь лето на вкус, потому что оно теперь и есть твой вкус, твой воздух, твой вдох и выдох. Можно облизнуться, как после растаявшего под солнцем и растекшегося мороженого. Можно обхватить себя за плечи, это чувство собственной теплой кожи, под которой по жилам уже потекло солнце, - это тоже лето.
Только взрослый на вопрос ребенка «я пойду на улицу?» может ответить «нет». Ребенок не способен на такую пытку, самому страшному разбойнику он ответил бы «да». Разбойник все равно вернулся бы, когда наступит слякоть. А до того ему некогда было бы разбойничать. Потому что лето.
- Мама, я пойду на улицу?
- Иди.
Радость, радость, какая радость! Бежать и бежать бегом. Прыгать на одной ноге, вытряхивать камешек из сандалии. Пробежать по траве, а не по асфальту, пока никто не увидел. Пересчитать монетки в кармане. Летом пьют лимонад и хлопают себя по животу. Летом нужно попробовать все мороженое, какое есть в округе. Но самое главное летом – это качели.
Когда он был маленьким, его сажали на качели-лодочки и покачивали совсем чуть-чуть. Он очень удивился, когда увидел потом на реке настоящие лодки: как же на них взлетать от земли? А сейчас он уже большой. На маленьких качелях неинтересно, только начнешь раскачиваться, толкая ногами сиденье – а дальше и некуда. А что, если сегодня , наконец, решиться и пойти на совсем другие качели? Ничего, что билет в полтора раза дороже. Родители не догадаются: подумают, что прокатал все монеты на детских качельках.
Билеты совсем мокрые в мокрой от волнения руке. Вот сейчас, сейчас он отдаст эти билеты и…
- Ах!
- Ух!
- Ужас!
Тетушка-билетер отложила вязание и смотрит вверх. Туда же смотрят другие две тетушки, непонятно что делающие около лодочек, в таких узких платьях качели никак не раскачать.
Он тоже задирает голову.
С небес вниз несется лодочка. Откуда-то из-под солнца. А в ней – девчонка.
Р-р-раз! И лодочка, почти коснувшись земли, уносится в другую сторону, так же высоко.
- Нельзя! – кричит билетерша. – Ты слышишь меня: нельзя!
И взвизгивает. Потому что на самой-самой высоте ноги девчонки отрываются от лодочки. Лодочка несется вниз. Девчонкины ноги болтаются где-то за ее бортами. Загорелые руки держатся крепко и не скользят, ближе к земле она твердо встает на ноги, умудряется побарабанить сандалиями по сиденью, уносится вновь куда-то под небо.
- Остановите ее! – трясет щеками одна из тетушек.
- Нельзя, - значительно говорит билетерша. – Если сейчас начать останавливать - она вылетит с качелей и разобьется!
- Тогда запретите ей раскачивать! Ужасная, ужасная девчонка!
Билетерша выразительно показывает на металлическую полку. Напротив красной девчонкиной лодочки даже нет песочных часов – потому что рядом лежит пухлая пачка билетов.
- Это сколько ж она уже катается! – ахает тетушка. Но билетерше больше не до нее: бродячий кот заинтересовался ее клубком, неосмотрительно оставленным на столике, под зонтиком от солнца, и трогает лапой нитку. Она подбегает и пытается отогнать его, но кот хватает клубок зубами и бежит, за ним печально брякает спицами по траве недовязанный чулок, а за чулком, охая, устремляется билетерша.
Сверху слышится задорный смех. Лодочка начинает снижаться: девчонка как-то странно раскачивает ее «в обратную сторону», и качели подчиняются ей. Лодочка еще высоко – а девчонка выпрыгивает из них на полном ходу и приземляется на ноги. Тетушки что-то кричат ей, но она перепрыгивает через ограждение и мчится, подпрыгивая, куда-то вдаль, косички подскакивают.
Высоко-высоко.
И он вдруг заталкивает свои мокрые и скомканные билеты в карман и мчится за ней.
Он находит ее на главной аллее парка. Там гуляют чопорные дамы с чопорными дочками, все в красивых платьях и выходных туфельках, девочки с бантами и в ажурных носочках. Есть старушки с собачками, есть целые семьи, нарядные, у гордых дочек в руках новые сумочки, у скучающих мальчишек – новые, уже не нужные машинки. И среди них – Девчонка. В сандалиях на босу ногу. В простеньком платье. С развязавшейся ленточкой, смешной, белой в красный горошек ленточкой. Он боится вступить на аллею, ведь на нее наступают, только правильно одевшись и причесавшись. Но окликнуть Девчонку, которая вышагивает так, будто у нее самое дорогое платье, он тоже не может, он не знает ее имени…
- Эй! - то ли шепчет, то ли кричит он ей с дорожки, которая впадает в аллею, словно ручей в реку. – Эй!
Она оборачивается. Останавливается, сбивая движение людей на аллее, красивые люди недовольны, а она не замечает, она на него смотрит. И смеется.
Тогда он решается. И вступает на асфальт аллеи.
И ничего плохого не происходит.
Девчонка снова идет. А он тащится за ней.
- Ты зачем за мной бежал? – спрашивает она через плечо.
- А как тебя зовут? – он еще не отдышался, и получается невнятно: «как…я…вут…» «Не глотай язык!» - ругалась бы мать.
Девочка оборачивается и строит страшную рожу:
- Меня зовут Ужасная Девчонка!
Какая-то нарядная пара шарахается от них. Он не выдерживает и утаскивает Девчонку за руку на ближайшую боковую дорожку, чуть не наступив на газон.
- У тебя лента развязалась, - угрюмо бросает он.
Девочка спокойно берет ленту – и подвязывает косичку к самому ее основанию, оставляя торчащий хвостик. И со второй косичкой проделывает то же самое. Теперь ее черные косички похожи на большие уши, как у соседского пса.
- Чтоб не мешали, - объясняет она.
Он никогда не видел такой прически: чтобы как собачьи уши и чтобы хвосты торчали. Но решает промолчать.
- Так чего ты хотел? – переспрашивает Ужасная Девчонка.
И тут он делает то, чего от себя не ожидал. Он говорит:
- Идем покатаемся!
- Вместе? – девчонка трясет головой, будто не верит. – А ты не испугаешься?
Он достает из кармана свои замусоленные два билета. Один с трудом отрывает и отдает ей. Они долго бегут и возвращаются к качелям, к тетушке, отвоевавшей свой ставший бесполезным после зарослей репейника чулок. Тетушка смотрит на Девчонку так, как, наверное, только что смотрела на преступника-кота. А потом шипит:
- Неужели с тобой кому-то играть разрешили!
Девчонка изображает комичный реверанс, прыгает в лодочку и командует: «Держись!»
Она с силой отталкивается ногами – и лодочка поднимается вверх. Еще – и лодочка уже выше парковой ограды. Он пытается выдохнуть, но вместо этого снова вдыхает, ветер бьет в лицо. Она держится руками, она подпрыгивает и повисает в воздухе, он вцепляется в металлические прутья, которые уходят высоко вверх, в небо, так, что пальцы сначала болят, а потом немеют. Вжимается в сиденье, потому что они почти уже вверх ногами.
- Боишься? – доносится до него. Интересно, когда она прокричала эти слова: когда они летели вперед или назад?
Он заставляет себя кивнуть.
Она тоже кивает и садится на сиденье. И совсем не держится, прижимается щекой к металлическим прутьям, которые должны изображать борта лодочки. Качели потихоньку замедляют бег. Ветки деревьев – небо – облака – грустное лицо девчонки.
- А если совсем сильно раскачаться – знаешь, что будет? – выдыхает он.
- Знаю. Можно улететь в небо и там остаться, прямо среди звезд, - говорит она. – Месяц похож на лодочку. В небе места много, никто не запретит кататься высоко. Потому что небо – оно и так высоко!
Когда они покидают лодочку, у него дрожат ноги.
- Далеко идти до выхода, - говорит Девчонка. Она оглядывается: билетерша печально рассматривает вязание, что-то ищет в своей сумочке. Девчонка хватается за ветку дерева, подтягивается, забирается выше. Вот она уже наверху, ноги в сандалиях – прямо на изящной ограде парка. Она, как канатоходец, балансируя руками, доходит до одного из украшений ограды – серебристых больших шаров. Трогает рукой.
- Пустой внутри, оказывается, - сообщает она вниз, ему, своему новому другу.
И – спрыгивает по ту сторону ограды, в траву.
Он бросается к решетке:
- Ты живая?
- Да тут же невысоко, - смеется она. – Лезешь?
- Я обойду, - шмыгает носом он.
Дни сливались в один. В один, большой и летний. Он узнает, что можно сидеть на земле, а не на скамейке. Что можно касаться руками воды в фонтане. Что, пока никто не видит, можно снять сандалии и походить босиком, и трава защекочет ноги. Что можно не пройти по дорожке, а перепрыгнуть через кусты. Что ночью можно не спать, а сидеть на подоконнике и смотреть на звезды, и он точно решил попробовать это сделать, когда все уснут, но так никогда и не сделал.
А будет и то, чего он не узнает. Он не узнает, как называется странное чувство в груди, оно появится, когда Девчонка наклонится к нему, чтобы выпутать из его отросших волос цветок тысячелистника.
А однажды его никуда не пустят. Зато уйдут сами, с младшей сестренкой. Вечером будут рассказывать, как малышка мило держалась за гриву игрушечной лошадки на карусели. И как на больших лодочках – это уже рассказали знакомые, с которыми они потом гуляли по аллее – сегодня произошло нечто из ряда вон выходящее: какая-то несносная девчонка раскачала красную лодочку так, что лодочка едва не сорвалась. Взрослые так не умеют, а она умеет. Давно пора запретить детям даже заходить туда, это опасно. Тем более без взрослых. Все ругались, и этой девчонке, наверное, вход на качели теперь воспрещен. Впрочем, другие знакомые утверждали, что девчонка вылетела вон из лодочки и ее увезли в больницу.
На следующий вечер он бежал со всех ног к лодочкам. Туда, где Девчонки больше не было и уже никогда не будет.
А над ним блестел ранний месяц.
***
- Спасибо, - кивнула билетеру девушка. Юноша подал ей руку, и она вышла из лодочки. Они осторожно спустились по ступеням и направились, наверное, к главной аллее.
Часть парка, где обитали качели, пустела. Дети нередко спрашивали, спят ли лошадки, которые живут на карусели. Он всегда говорил – да.
Он подошел к так и не закрепленной лодочке, сел в нее. Из нее удобно смотреть на небо.
Там скоро зажгутся звезды.
Он нашел глазами месяц и помахал рукой.
Он знал: она обязательно увидит.